Бен Элтон - Звонок из прошлого

Между тем американцы измеряли свои военные бюджеты триллионами долларов.

– Да ты вообще способен в это поверить, старина? Триллионы долларов! Можно прослезиться, честное слово.

Их корабли напоминали города, самолеты не имели себе равных в мире, и к тому же были почти невидимками. Их ракеты и бомбы могли уничтожить всю планету целиком, и к тому же много раз подряд. По традиционным меркам человеческого воображения только боги обладали таким огромным влиянием на дела людей. А теперь сами люди обрели такую способность, или, по крайней мере, некоторые люди, люди из Пентагона.

Стоит ли отпираться, что для других армий – меньших и более слабых, – таких, к примеру, как британская, представители которой мерзли сейчас на гудронированном покрытии военного аэродрома в Брайз-Нортон, – такая мощь обладала безусловной привлекательностью. В ней чувствовалось что-то сексуальное и неотразимое. Рядом с ней было весело. О близости к ней было приятно рассказать друзьям.

– Я где-то читал, что они уже создали лазерные ружья!

– Черт подери!

Однако, разумеется, рядом со слепым обожанием, как всегда, соседствовала зависть. Глубокая, мучительная, разъедающая зависть, порожденная вопиющим неравенством в положении. Разница между американскими вооруженными силами и их главными, самыми старыми и проверенными союзниками была столь велика, что любые попытки британской военной машины внести свой вклад в общее дело альянса оказывались просто несущественными, исчезающе малыми, можно сказать – неуместными. По правде сказать, роль Британии в этом альянсе сводилась к тому, что с ее помощью внешней политике Соединенных Штатов придавался легитимный статус интернационального консенсуса. Именно поэтому Британии дозволялось поддерживать с Америкой особые отношения. А если еще точнее – Америка попросту не особо доверяла французам.

Генеральский самолет между тем шел на посадку. Генерал уже мог различить в иллюминаторе проносившиеся под крылом самолета поля. Сейчас поля были серые, если не сказать – черные. Ничего похожего на то, что он помнил: зеленые с золотом, какими они были почти половину срока его армейской карьеры назад. Когда он навеки потерял свой шанс обрести счастье.

Он вытащил из кармана письмо, которое писал своему брату Гарри. Он вообще часто писал Гарри. Он был одиноким человеком, и к тому же имел такую работу, на которой мало кому мог доверять. В течение многих лет у него превратилось почти в привычку использовать брата в качестве своеобразного исповедника, единственного человека, перед которым он раскрывал некое подобие собственной личности. Разумеется, Гарри иногда тяготился этой своей ролью и хотел, чтобы его брат загружал своими несчастьями кого-нибудь другого. Но каждый раз, когда в его почтовом ящике появлялось отправленное авиапочтой письмо, он понимал, что на другой стороне Атлантики его знаменитый и важный брат снова от чего-то страдает.

– Этот гаденыш никогда не напишет о том, что он счастлив, – обычно бормотал Гарри, разрезая конверт специальным ножом. – Очень мне надо заниматься его проблемами. – Но, разумеется, ему это было надо: а иначе зачем вообще на свете существуют семьи?

Самолет уже выпустил из своего брюха скрежещущие, трясущиеся шасси, когда генерал снова достал из кармана ручку и вопреки всем правилам не стал пристегиваться ремнями безопасности, но выдвинул перед собой обеденный столик и разложил на нем незаконченное письмо.

Вот, Гарри,

– написал он, –

за окном уже старая добрая Англия, и забавно, что я возвращаюсь сюда таким образом. Возвращаюсь в те солнечные, счастливые дни, когда я был в этой стране в последний раз и мог только мечтать о том, чтобы стать генералом. Все мои желания заключались в том, чтобы иметь собственную армию. И вот теперь я действительно стал генералом, настоящим большим генералом, даже можно сказать – самым крупным долбаным генералом всего европейского ареала. И что же? При этом я способен думать только о тех счастливых солнечных днях. Могу поклясться, что ты улыбаешься…

Генерал Кент помедлил, потом убрал во внутренний карман ручку и разорвал письмо в мелкие клочки. Он никогда не лгал Гарри и не собирался этого делать сейчас. Это не значило, что он написал неправду. Совсем наоборот. Его мысли действительно были заняты воспоминаниями о тех давно ушедших безмятежных днях и о девушке, с которой он их проводил, и он действительно проклинал армию за то, что она разлучила его с любимой. Однако все равно это была только половина правды, и Гарри наверняка моментально распознает подобную недоговоренность. В случае Гарри любое умолчание было равносильно обману. Гарри решит, что его брат, как всегда, зачем-то темнит. Потому что он знал, что Джек был прирожденным солдатом и собирался таковым стать еще до того, как сам осознал свое призвание. Именно Гарри рассказал новость родителям, после того как Джек покинул родной дом, никому не сказав ни слова. Можно себе представить, какая сцена разразилась тогда в семье…