Александра Маринина - Дорога

– Родик, мне сорок три года! Опомнись!

– Ты на два года моложе меня, – возразил он, – но я-то не чувствую себя старым, значит, и ты для меня молода. И вообще, Любаша, ты даже не представляешь себе, какая ты. Ты очень красивая, ты роскошная, у тебя великолепная фигура, у тебя грудь, ноги, бедра – все даже не на пять с плюсом, а на семь. У тебя густые волосы, огромные глаза, прекрасные зубы. Ты просто себя недооцениваешь, а этот парень все увидел и все оценил. И знаешь, я отлично его понимаю.

– Что ты понимаешь?

– Что он, глядя на тебя, голову потерял. Я бы тоже ее потерял. То есть я хочу сказать… – Он замялся, подыскивая слова, смотрел в угол комнаты и вдруг перевел взгляд прямо на Любу и выпалил: – Я ее потерял. Я не понимаю, как я мог сделать то, что сделал. Я не понимаю, как я мог в здравом уме и твердой памяти отказаться от тебя. Если бы ты только знала, как я жалею о нашем с тобой договоре!

Она слушала мужа и не верила тому, что слышит. Что это, раскаяние, просьба о прощении или предложение начать все заново? Или просто набор слов, ничего не значащий и ни к чему не обязывающий, продиктованный единственно желанием сказать жене что-нибудь приятное? Как угадать, какие именно слова Родик хочет услышать в ответ? За четверть века супружеской жизни Люба ни разу не усомнилась в том, что понимает Родислава, она всегда точно знала, что он чувствует и чего хочет, и все, что она делала или говорила, соответствовало его стремлениям и желаниям. За двадцать пять лет она ни разу не ошиблась. А теперь вот засомневалась. Надо сделать вид, что не понимаешь, о чем речь, это даст Родику возможность или отыграть назад, или пойти дальше, и тогда она будет знать точно, как ей поступить, чтобы ему было хорошо.

– Родинька, но ведь договор предложила я, – осторожно напомнила Люба. – Ты считаешь, что я была не права?

– Нет, что ты, – горячо заговорил он. – Это я был не прав.

– В чем?

– В том, что согласился. Не надо было мне соглашаться! Не надо, – повторил он голосом, полным отчаяния и в то же время какого-то непонятного возбуждения. – Из-за этого проклятого договора я даже не смею прикоснуться к самой красивой и самой лучшей женщине на свете. Вот о чем я жалею.

Из комнаты Николаши послышался стон, и Люба немедленно вскочила и побежала смотреть, что с сыном. Вернулась она через минуту.

– Ну что там? – с тревогой спросил Родислав.

– Ничего страшного. Просто много выпил. Наверное, что-то неприятное приснилось. Пойдем спать?

– Конечно.

Люба отправилась в ванную, разделась, встала под душ. Она никак не могла справиться со смятением. Родислав совершенно недвусмысленно дал ей понять, что… И что ей с этим делать? За одиннадцать лет, которые они прожили после заключения договора, она отвыкла от близости, а за последние пять лет привыкла не хотеть ее и не думать об этом. Ей всего сорок три года… Или уже целых сорок три? Она успела забыть и вкус поцелуев, и ощущение горячих рук на своем теле, и запах мужского дыхания, тот особенный запах, который появляется только в интимной ситуации. Хочет ли она всего этого снова? Нужно ли ей это? Она вспомнила разговор с сестрой, вспомнила ее вопрос: а нужно ли тебе это? И свой ответ: моему телу это не очень нужно, а вот душе – очень. А как сейчас? Любу зазнобило, она повернула кран, сделала воду погорячее. Сейчас тело молчит, оно уже ничего не хочет, а душа рвется к Родиславу и к тому восхитительному ощущению собственной красоты и желанности, которое когда-то щедро дарил ей мальчик из отдела снабжения по имени Олег. Ну и пусть тело молчит, все равно она уступит желанию мужа, раз и он, и ее душа этого хотят.

Люба отдернула пластиковую штору и посмотрела на себя в зеркало. Родислав наговорил ей сегодня кучу комплиментов, хвалил ее фигуру, грудь, ноги, бедра, но ведь в последние годы он вообще не видел ее без одежды, Люба проявляла деликатность – договор так договор! – и не появлялась на глаза мужа обнаженной, даже в самые жаркие летние месяцы спала в ночных сорочках или пижамках. Родислав просто не представляет себе, что скрывается за тщательно подобранными и хорошо сидящими костюмами, платьями, юбками и брюками. Когда-то полная и высокая грудь обвисла и уже не выглядела такой упругой и соблазнительной, округлый живот покрылся слоем жирка, и на нем стали заметны послеродовые растяжки, на ногах проступила красная сетка мелких сосудов, а под коленками стали заметны синие вены. Как показаться ему в таком непривлекательном виде? Он думает, что Люба за эти одиннадцать лет не изменилась, что она под одеждой такая же, как была когда-то, а на самом деле она постарела и подурнела. Кожа под подбородком и на шее становится дряблой, уже видны глубокие поперечные морщины, которые она старательно прячет за шарфиками, косыночками и высокими воротниками блузок и свитеров. И на внутренней стороне локтей, когда сгибаешь руку, собираются противные мелкие сухие морщинки. Нет, невозможно, чтобы Родислав увидел все это. И дело не только в том, что она стесняется. Дело главным образом в том, что если он действительно сейчас хочет ее, то он хочет другую Любу, придуманную, живущую в его памяти, но в реальности не существующую. Даже если в нем сейчас появилось откровенное желание, то при виде настоящей постаревшей и подурневшей жены это желание мгновенно исчезнет, оставив после себя отчаяние и неловкость. Неловкость, конечно же, достанется Любе, но она-то как-нибудь с ней справится, а вот отчаяние станет уделом ее любимого мужа, который усомнится в собственной потенции, и это будет ударом, от которого он, может быть, будет долго приходить в себя, а возможно, и вовсе не оправится.