Александра Маринина - Дорога

– Все равно я не понимаю, – упрямо возразил Камень. – Почему при помощи секса можно подчинить женщину? Я не вижу связи.

– Объясняю. Сейчас, погоди, я переползу в другое место, мне здесь дует.

Змей не спеша поменял позицию, устроился чуть подальше от Камня, но зато под защитой старого большого пня, и свернулся толстыми, переливающимися в лунном свете кольцами.

– Так вот, – продолжил он. – В человеческой цивилизации принято издавна думать, что секс унижает женщину. Во-первых, ее можно сексуально использовать, когда она этого не хочет, и это унизительно. Во-вторых, в сексуальном акте она играет подчиненную роль в силу своих биологических особенностей. В-третьих, от секса бывают дети, но мужчина имеет возможность от этого самоустраниться, а женщина такой возможности не имеет, то есть в чистом виде секс имеет следующую формулу: я могу сделать с твоей жизнью все, что захочу, не спрашивая, хочешь ли этого ты сама.

– Но в книгах… – начал было Камень.

Змей недовольно дернул хвостом.

– А ты читай больше, еще не таких глупостей наберешься. В книжках очень редко пишут правду, хорошо, если в одной из ста, а в остальных девяноста девяти описываются пустые дурацкие фантазии на тему «как бы я хотел, чтобы было». Чаще всего писатели пишут книги, чтобы прожить в них выдуманную жизнь, такую, какую им в реальности прожить не придется. И насчет любви и особенно насчет секса они там такого напридумывали – полный караул. А читатель верит. Для читателя писатель – оракул, истина в последней инстанции, и если писатель написал, что секс существует только как высшее проявление духовного единения, значит, так оно и есть.

– А что, это не так?

– Бывает, что и так, но редко. Чаще секс – это все-таки средство для достижения собственного психологического комфорта, только об этом почему-то стесняются писать. А чего стесняться-то? Это правда жизни. Например, в книжках не принято писать о том, как часто женщины притворяются, что секс принес им удовлетворение, потому что не хотят огорчать мужчину. Вообще у человеческих особей про многое принято не говорить правду, они придумали себе кучу мифов, сами придумали – и сами же в них поверили. И все эти мифы подробно и со вкусом описаны в художественной и в полухудожественной литературе, а также отражены в других видах искусства. Человеки поверили в придуманные мифы и сами же попали в капкан: каждый в отдельности слышит такой миф, примеривает к себе, понимает, что у него все не так, все по-другому, но стесняется в этом признаться, потому что сказано же, как должно быть, как правильно, значит, надо делать вид, что у него тоже все именно так. И если поверивший в миф человек становится, к примеру, писателем, он в своих книгах начинает пропагандировать этот же самый миф, а читатели, в очередной раз прочитав ту же самую сказку, еще больше убеждаются в том, что все должно быть так и никак иначе. И если у них не так, то это их беда, это они сами неправильные, и этот факт нужно тщательно скрывать. А если кто не скрывает – того немедленно объявляют или циником, или пошляком, или тупицей. Это я тебе к тому говорю, что книги читать, конечно, надо, это очень полезный опыт, но не надо верить всему, что в них написано, надо к текстам относиться критично и больше доверять собственным ощущениям и наблюдениям, а не тому, что другие написали или сказали.

– Тебя послушать, так окажется, что и любви нет, – возмутился Камень. – А как же Ромео и Джульетта? Тоже, скажешь, миф и выдумки?

– Конечно, скажу, – немедленно согласился Змей. – Чистой воды миф и выдумка. Как Ромео и Джульетта могли друг друга полюбить? У них же не было ни малейшей возможности узнать человеческие качества друг друга. То, что с ними произошло, было на самом деле чувством с первого взгляда, то есть самым обыкновенным проявлением игры гормонов. Влечением, иными словами. При этом влечением не духовным, не интеллектуальным, а физическим. И трагедия, про которую написал Шекспир, потому и трагедия, что ребята по малолетству и отсутствию опыта не разобрались в этом, приняли обыкновенное влечение за большое человеческое чувство, наворотили дел, наломали дров и умерли. Умерли-то они фактически ни за что, по глупости. Вот в чем трагизм. А вовсе не в том, о чем написаны тома литературоведческих исследований.

– Ты – старый циник и пошляк!

– Ну естественно, – усмехнулся Змей, – что и требовалось доказать. Вернемся к нашему Родиславу. По большому счету, он – жалкая, ничтожная личность, он не нашел в себе смелости ни уйти от Любы, когда у него было такое желание, ни объяснить Лизе, что он никогда на ней не женится, когда он понял, что от Любы уходить совсем не хочет. Он по слабости и нежеланию конфликтовать допустил, что у него родились двое внебрачных детей, которых он в итоге фактически повесил на шею своей жене и ее сестре. Он втянул всю свою семью в расхлебывание последствий своего страстного романа, потому что Лариса и ее бабка – тоже из разряда этих последствий, но дети их не любят и терпят, сцепив зубы, а папаня, Николай Дмитриевич, считает, что его дочка и зять такие невозможно добрые и благородные, не дают пропасть оказавшимся в тяжелой жизненной ситуации соседям. И когда он начинает хвалить за это Любу и Родислава, те чуть со стыда не сгорают. В подсознании Родислава вся эта неприятная правда сидит колом, и, чтобы она не сделала его тяжелым невротиком, ему необходимо постоянно принимать лекарство в виде секса, который позволяет ему чувствовать себя настоящим мужиком. В прошлый раз я тебе все это объяснял, и мне казалось, что ты меня понял.