Александра Маринина - Дорога

– Ты меня спрашиваешь? – скептически осведомился Камень. – Это ты должен мне рассказать, кто это такой, чего он лезет и что ему надо. Откуда он вообще взялся?

– На скамейке сидел, – дал Ворон исчерпывающую информациию. – С самого утра. Несколько раз отходил пописать, купить водички и переодеться. Еда у него была с собой, он бутерброды ел.

– И ты считаешь, что это ответ? – рассердился Камень. – Почему он сидел на скамейке? Для чего он переодевался? С тобой сериал смотреть – все равно что детектив читать, у которого последние десять страниц вырваны. Читаешь как дурак, читаешь, а самого главного так и не узнаешь. Ну что ты на меня так смотришь? Что, я не прав?

– Не знаю, прав ты или нет, а только браниться не надо, – обиженно ответил Ворон. – Чего ты ко мне цепляешься? Что я тебе, Фигаро здесь, Фигаро там? У нас есть цель, у нас есть главные персонажи, и нечего меня гонять за каждым встречным-поперечным, эдак мы вообще никогда до конца не досмотрим. То ты меня донимал с мужиком, который перед зданием суда торчал, когда Геннадия судили, то грузина того тебе подавай, который Кольку от драки спас и его дружков в ресторане водкой поил, то теперь про этого Робин Гуда недоделанного ты хочешь знать. Нельзя так разбрасываться, мы должны быть целеустремленными.

Камень с нескрываемым любопытством взглянул на друга и пошевелил бровями. Движение было едва заметным, но при ограниченных возможностях мимики вполне достаточным, чтобы выразить мысль: «Что это ты, парень, так расхрабрился?» Ворон все заметил и правильно прочитал, поэтому подбоченился, насколько позволяло еще пока не зажившее крыло, и с вызывающим видом объявил:

– А я тебя предупреждал, что у меня движение протеста.

– Как? – изумился Камень. – Оно еще не закончилось? Я думал, мы это давно проехали. Послушай, нельзя же так долго топтаться на одном месте, это прямо какой-то застой получается. Ты попротестовал немножко – и хватит уже, давай сериал смотреть.

– Ты никогда меня всерьез не принимал, – не на шутку разобиделся Ворон. – Ты меня полностью закабалил, ты меня поработил. А моя внутренняя сущность рвется к свободе и независимости.

– Внутренняя сущность – это душа, что ли? – с улыбкой осведомился Камень.

– Ну, пусть душа, если тебе так понятнее.

– Твоя душа всю жизнь рвется только к одному – к романтической любви. Я тебя, слава богу, не одну тысячу лет знаю. Так что не надо мне тут развивать идеи либерализма и демократии. Всё, птица, кончай базар, ты меня утомила. Даже акции протеста должны иметь свои пределы.

– Почему? – живо заинтересовался Ворон, сразу же забыв о своих амбициях.

– Потому что в противном случае протестующие во имя демократии превращаются в диктаторов, то есть в свою противоположность. Они так поглощены самой идеей протеста, что перестают замечать все остальное и пытаются это самое остальное полностью подчинить своему протесту.

– Я не очень понял, – растерянно проговорил Ворон.

– Ну, это для тебя сложно. Со временем поймешь. Вы, папаша, не отвлекайтесь, вы рассказывайте.

– Да я все уже рассказал, что знал.

– А про того, переодетого?

– Я же сказал, что не знаю, – огрызнулся Ворон. – Я тебе честно признался, а ты мне печень выедаешь. Ну не знаю я! Ты хочешь, чтобы я опять влез в этот последний эпизод и последил за ним? Ты к этому ведешь?

– Именно.

– Все-таки ты злой, – печально констатировал Ворон. – Ты же знаешь, что я точно туда не попаду. Ты же знаешь, что у меня нет таких способностей, как у этого гада замшелого. Зачем ты пытаешься лишний раз унизить мое достоинство?

– Извини, – усмехнулся Камень, – я не подозревал, что для тебя это так болезненно. Так что там с переодетым-то?

– Ты негодяй! – выкрикнул Ворон. – Ты неблагодарная бессердечная скотина! Чего ты от меня добиваешься? Чтобы я признал свою ошибку?

– Да больно нужны мне твои признания, – фыркнул Камень. – Я добиваюсь от тебя вразумительной информации. Ладно, забыли и проехали. Но в следующий раз будь, пожалуйста, повнимательнее. Кто-то же все эти годы следит за Романовыми, а мы с тобой так и не знаем, кто и зачем.

Ворон обрадовался, что на этот раз все обошлось без кровопролития. Он и сам понимал, что с этим переодевающимся наблюдателем что-то не так и надо было бы проследить за ним, но это означало бы потратить еще какое-то время, и, вполне возможно, время немалое, а ему так не терпелось вернуться к Камню, рассказать об увиденном, поде-литься своим возмущением и, самое главное, попросить… Просить он боялся, но в то же время надеялся, что просьба его будет услышана. Ему так хотелось, чтобы все было по-другому!