Николай Евдокимов - Грешница

Михаил отобрал у нее библию, стал читать сам:

– «…И положил их… под железные топоры и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами…»

– Не надо! – вскрикнула Ксения и заплакала.

Ночью, когда Михаил заснул, она снова взяла библию, снова перечла эти слова. Она листала страницу за страницей, надеясь обрести успокоение, но чувствовала только страх.

– «О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста! О, как много ласки твои лучше вина, и благовония мастей твоих лучше всех ароматов!» – читала Ксения и видела глаза Алексея, слышала его голос.

Краснея, дрожа от стыда и греховных мыслей, она читала и перечитывала откровенные эти слова. Не дьявол, не сатана искушал ее, а сама святая книга укрепляла ее в том, от чего должна была Ксения отречься – и отреклась – по велению господа. Это было непонятно, страшно. Это было немилосердно, жестоко…

На следующий день Василий Тимофеевич разрешил наконец Ксении и Михаилу вернуться в Репищи.

– Теперь можно, – сказал он, – все вроде образовалось…

Он проводил их до моста через реку, усадил в попутный грузовик и помахал на прощанье рукой, крикнув, что дня через два приедет навестить.

Шофер оказался знакомым. Ксения оцепенела, когда влезла в кабину, но он сидел с непроницаемым, строгим лицом, и она отодвинулась подальше, затихла. Так, молча, они и ехали всю дорогу. Михаил, сидевший в кузове, раза два зачем-то стучал по перекрытию кабины, но шофер не останавливался, угрюмо ехал дальше.

Чем ближе подъезжали к Репищам, тем тревожнее делалось Ксении: как она пойдет завтра на ферму, как посмотрит в глаза Зине, Петровне, Вальке? Ей стыдно было перед ними. Уже не превосходство ощущала она над ними в том, что спасла свою душу, а какую-то вину, словно обманула в чем-то их всех.

Она ехала и желала только одного, чтобы хоть сегодня не встретить никого.

И никто не встретился.

Изба, в которой Ксения родилась, в которой прожила всю свою невеселую жизнь, показалась ей чужой. И сама, как чужая, она сидела в комнате, потускневшими глазами смотрела в окно, словно мучительно вспоминала что-то и не могла вспомнить.

За окном уже лежали сумерки. Приближалась ночь. Но с каждым часом, с каждой секундой приближалось и утро, завтрашнее утро, когда Ксения должна будет пойти на ферму. Пусть медленнее идет время, пусть дольше продлится ночь!

Мать собирала ужин, отец и Михаил обсуждали в сенях, как надо израсходовать Михаиловы сбережения, сколько пожертвовать брату Василию, общине, сколько оставить себе. Ксения не могла слушать их торопливый, жадный шепот – вышла во двор.

Стелясь по земле, колотя по Ксениным ногам хвостом, вокруг нее кружился Дармоед. Она погладила его, и он, встав на задние лапы, благодарно лизнул ее в подбородок и убежал куда-то. Ксения обошла избу, заглянула в хлев. Корова почуяла ее, вытянула голову, и Ксения обняла ее за шею, долго гладила между рогами, чувствуя на лице своем теплое, парное дыхание. А потом она стояла возле ограды сада, смотрела на перепаханную дождями землю, на засохшие огуречные плети, голые деревья.

По дороге мимо избы кто-то прошел – Ксения сжалась вся, хотя вряд ли ее могли увидеть в темноте. Проехал грузовик, и снова вся напряглась Ксения, решив, что это Алексей.

Мать вышла из избы с коромыслом, с ведрами, спросила необычным, заискивающим голосом:

– Может, за водой сходишь, доченька?

Ксения взяла ведра.

Она почти бежала к колодцу, но ей никто не встретился. Она торопливо набрала воды, вскинула коромысло на плечо и уже пошла обратно, как вдруг услышала далеко за спиной треск мотоцикла и сразу почувствовала, что это едет Алексей. Ксения метнулась в сторону, но даже в вечерней темноте спрятаться было некуда, и она почти побежала, скользя по глиняной тропинке, расплескивая воду. Свет мотоцикла ударил ей в спину – она вздрогнула, остановилась на мгновение и пошла дальше, ступая по освещенной дорожке, как по дорогому ковру, по тому ковру, который обещал подарить ей Алексей. Алексей спрыгнул с мотоцикла, догнал ее. Она увидела его исхудавшее лицо, его полные грусти и любви глаза и до боли вцепилась пальцами в коромысло.

– Садись, покатаю, – сказал он так, словно ничего и не произошло, словно только вчера они виделись.

– Накаталась, – ответила она и хотела идти дальше, но не могла, стояла, смотрела на его белые вздрагивающие губы.

– Что ты наделала, Ксеня? – спросил он. – Зачем? Брось все, еще не поздно… Хочешь, уедем отсюда, далеко уедем…