Альберт Лиханов - Слётки

В тот день, еще разогретый для Бориски недавней стычкой в парке и совсем свежей возлешкольной расправой, не утихшими желаниями отомстить обидчикам и душевной смутой незнания, как это осуществить, они нежданно застали там того высокого парня, которого еще в парке уронил, ударив в подбородок, Борис.

Странно, но парень был один, сидел на берегу, опустив голову, а когда поднял ее, увидел целый семерик и в центре его Бориску все с тем же малышом за спиной, и в глазах его мелькнул ужас.

Но только мелькнул. Он отвернул лицо, снова опустил голову. Сидел же неловко, как-то сжавшись, положив руки на длинные колени, а на руки – голову.

Бориска клокотал. Все в нем перемешалось – и хорошее, и дурное. Из хорошего, хотя и не вполне справедливого – уязвленное чувство собственности на этот отрезок речки, куда лезут всякие там… А из плохого – чувство безнаказанности: ведь что бы ни сделал Боря этому длинному сейчас, все в его воле и праве…

Однако вот что было самым нечестным: в парке он врезал длинному как следует, но не помнил его среди тех, кто валтузил его возле школы. О какой такой мести можно думать… Но ссадив Глебку, передав его на руки Акселю, Борис подошел к парню. Тот все так же, будто и забыв об угрозе, подступившей к нему, молча сидел на краю рва, положив на руки голову.

Борису послышалось, будто парень плачет, да и плечи его мелко вздрагивали. Мельком подумалось, что лучше бы остановиться, но на него смотрели пятеро. А Глебка сверкал своими восторженными глазенками, которые всегда ожидают чуда.

Он подошел к парню со спины и, слегка разогнавшись, толкнул его. Тот коротко вскрикнул и кубарем полетел вниз. Сначала стукнулся о берег, потом плюхнулся в воду.

Горевский народ восторженно заорал, заметался по берегу, норовя добавить, если не кулаком, то словом, но Бориска рукой остановил мстителей.

А парень в джинсовом костюме стоял по колено в воде, трясся, плакал уже не таясь, и вдруг крикнул, обращаясь к Бориске:

– Фашист!

А потом всем крикнул:

– Фашисты!

Народ от неожиданного ругательства обомлел. Парень, хватаясь руками за землю, соскальзывая и срываясь, выбрался на крутой берег, отбежал в сторону и, оборотясь, крикнул изо всех сил:

– Что вы за люди!

Он бежал к роще, к городу и громко, навзрыд уже, никого не сторожась, плакал, а троица свистела ему вслед. Глебка радостно прыгал на руках у Васьки Акселерата. А Головастик вдруг сказал:

– Это Глебов из восьмого. У него вчера и отец, и мать накрылись. Бориска обмер:

– Как это?

– А так… Ехали на «Жигулях», пьяный шоферюга самосвалом сбил и раздавил…

Борьку будто в поддых кто-то ударил. Ноги ослабли, стали просто ватными. Он опустился на колени, свесил голову, спросил, едва слышно:

– Что же ты… Раньше-то…

Каждый из нас, пусть порой и нечаянно, совершает неправедные поступки. Одни рано или поздно стираются, исчезают вовсе. Но другие неотвязно скребут память, нежданно напоминают о себе и, смыкаясь с другими событиями жизни, вдруг оказываются чем-то вроде греховных отметин, за которые однажды – так или иначе – неминуемо приходит расплата…

Вырастая, становясь старше, а потом приняв на себя неизбежные тяжкие испытания, Борис то и дело возвращался к детскому своему греху, когда толкнул с обрыва такого же, как он сам, бедолагу.

Бориска сразу приготовился к этому: понести наказание. Пусть бы снова налетела на него толпа, пинала по бокам и в спину, целила в лицо – он бы и не пикнул, и жалиться никому бы не стал – виноват, получи!

Но никто его не трогал, никто даже слова не произнес, и оттого душе было очень больно, будто кто-то снова и снова скарябывал коросту. Не мог он простить себе подлость, пускай нечаянную. Пытался себя представить на месте Глебова. Ну, отца у него, предположим, не было и нет, но исчезни вдруг разом мать и бабушка… Жутко даже вообразить!

Сердце сжималось, весь он обмирал, покрывался холодной испариной: да это же конец жизни, конец всему. Куда он с Глебкой денется? Кому нужен? Как сумеет жить дальше?

Будто страшную явь какую, отмахивал он руками это наваждение. Вскакивал, бежал куда-нибудь в сторону, если не на уроке сидел. Старался обратно в жизнь включиться, потому что такие вот мысли были ведь из жизни-то выпадением. Какой-то обволакивающей хмарью, ужасом…

А Глебов в школе больше не появлялся. Все от того же Головастика Бо-риска узнал подробности, рвавшие душу в клочья: погибших родителей похоронили, а Глебова увезла дальняя родня, куда – неизвестно.