Евгений Клюев - Давайте напишем что-нибудь

– Вот урод-то, прости Господи! – не выдержал Нежданов.

– Да Вы на себя посмотрите, четырехглазый! – обиделся цыномоиль, он же кинокефаль.

В ответ на это обидчивый Нежданов сразу же ушел со сцены. Впоследствии в газетах было написано: «Нежданов ушел со сцены навсегда».

– А где такие водятся? – в упор глядя на цыномоиля, спросила тоже четырехглазая очкастая девочка с большой головой на плечах – та самая, которая умела зашибенно вдумываться.

– Мы водимся, – отвечал ей цыномоиль, он же кинокефаль (его фамилия была Иванов), – в четвертой Индии.

Очкастая девочка с большой головой, умевшая зашибенно вдумываться (ее фамилия была Перепелкина), схватилась рукой за подлокотник кресла и сказала:

– У меня закружилась большая голова на плечах. – И пояснила: – От обилия индий. С каких это пор их четыре?

– Кто тебе сказал, что их четыре, Перепелкина? – устало спросил Иванов. – Их, на самом деле, пруд пруди! Но мы, цыномоили, они же кинокефали, водимся в четвертой. И про нас сказано: «мают пальцы назади, а пяди напреди».

– Где сказано? – строго спросила Перепелкина.

– Замолчи, Перепелкина, – не выдержали лучшие умы человечества, – неважно, где сказано. Нас всех сейчас другое интересует. Вот Вы, – обратились они к Иванову, – цыномоиль, то есть наполовину человек, наполовину собака, и Ваш взгляд на жизнь мы хотели бы принять за точку отсчета. Какой он у Вас – взгляд на жизнь?

– Наполовину человечий, наполовину собачий, – легко отделался Иванов, сбежал со сцены в зал и там затерялся.

После этого его ответа соответствующая проблема как бы перестала существовать, и Редингот, повернувшись к Семенову и Лебедеву, спросил:

– Так о чем Вы, собственно?

– Да теперь уже неважно! – поджал губы Семенов и Лебедев, обиженно поглядывая на Сын Бернара.

– Для протокола важно! – поставила его на место Марта. – Проникнитесь же, наконец, уважением к истории!

Тут Семенов и Лебедев быстро проникнулся уважением к истории и крикнул, обращаясь к лучшим умам человечества:

– Я просто хотел сказать вам, лучшие умы человечества, что все вы ду-рачь-е!

– Аллилуйя! – прозвучал вдруг ликующий голос из-под какого-то дальнего кресла, и над залом на газовых своих крыльях взмыла моложавая Хоменко.

Все тотчас же посмотрели на нее, как на блаженную, а она громко сказала в свое оправдание:

– Вот она, Франция! Опять моя!

И предъявила присутствовавшим потерянный было шар.

Забегание вперед тоже хороший прием. Он ставит читателя в тупик, сроки пребывания в котором, разумеется, зависят от автора. Иногда авторы предпочитают, чтобы читатели находились в тупике постоянно. Но это уже садизм, а садизма мы давайте не любить. Пусть глумление над читателем все же имеет границы. Помучить его страницах на десяти-двадцати, конечно, не преступление, но потом уже полагается перестать – хватит и того, что в скором времени так и так предстоят ему новые мучения, вот только о том, когда они начнутся, он, разумеется, пока ничего не знает. И не узнает. Ибо мучения призваны заставать читателя врасплох – причем настолько врасплох, чтобы он от них столбенел. Наша цель ведь какова, если вспомнить? Наша цель – заморочить читателя, а это значит, что каждая очередная ситуация должна вырастать неизвестно откуда! Для этого автор и забегает вперед: читателю ведь неведомо, что там, впереди…

Стало быть, заглянем вперед и увидим в отдалении весьма и весьма печальную ситуацию.

В этой печальной ситуации находится Деткин-Вклеткин. Очутиться в одних трусах посередине Северного Ледовитого океана, сами понимаете, не слишком-то весело: особенно если ползаешь по льду на голом брюхе. Впрочем, непосильные физические нагрузки, как все мы прекрасно знаем, помогают живому организму выстоять в экстремальных условиях. Неудивительно, что Деткин-Вклеткин выглядит довольно-таки бодро! Правда, ему трудновато выдерживать положенную траекторию, поскольку дует сильный ветер… Данный сильный ветер постоянно сдувает выложенные по снегу спички и носит их над бескрайним Северным Ледовитым океаном. От чего линия из спичек, которая в принципе должна быть непрерывной, то и дело прерывается…

Деткин-Вклеткин страдал. Несовершенство линии терзало его аккуратную душу. Приходилось то и дело возвращаться назад и воспроизводить утраченные фрагменты Окружности заново. Правда, руки уже отказывались служить Деткин-Вклеткину. И ноги отказывались, и некоторые из внутренних органов – тоже, хоть последние и не принимали непосредственного участия в построении Абсолютно Правильной Окружности из спичек. Утраченные фрагменты, конечно, кое-как восстанавливались… с колоссальным трудом и, скорее всего, не вполне правильно: во всяком случае, они не монтировались в уже проложенную траекторию – волей-неволей Деткин-Вклеткин постоянно менял ее и поэтому очень давно уже не был уверен в том, что движется в нужном направлении. Однако проверить себя он не мог, поскольку сильно удалился от исходной точки на окраине материка и потерял ее из виду много месяцев тому назад.