Евгений Клюев - Давайте напишем что-нибудь

В нашем же с Вами случае дело совсем не так обстоит. Автор настоящего литературного произведения не раз уже прозрачными, как водка «Смирнофф», намеками давал понять тебе, о читатель, что ответственности за содеянное с себя отнюдь не снимает и вовсе не ускользает в придорожные кусты всякий раз, когда совесть читателя призывает его к ответу! Смело хватай меня за любое мое «я» и будь уверен, что не промахнешься: автор художественного произведения тут же и оказывается перед тобой – чего, дескать, изволите? Ровно золотая какая рыбка!.. Пожелай только: не хочу, например, быть полевою крестьянкой, а хочу быть столбовою дворянкой, – и станешь! И сама золотая рыбка будет у тебя на побегушках, вот оно тут у нас как! Все на благо человека… коммунизм в большом и малом.

Конечно, не то чтобы автор настоящего художественного произведения был совсем уж бескорыстен (он, доложу я Вам, тоже своего не упустит!), однако такие слова, как «честь», «совесть», него не пустой звук. Виноват – отвечай! – таков, стало быть, его принцип. И никаких тебе уворачиваний, никаких отнекиваний: я, допустим, не я и кобыла не моя! Напротив: я – это я, и кобыла – моя неотъемлемая часть!

С открытым всем ветрам забралом идет, стало быть, автор настоящего художественного произведения на тебя, о читатель: того и гляди растопчет тебя копытами своей неотъемлемой кобылы, а там и поминай тебя как звали! Ибо такова мера личной вовлеченности творца в широкой панорамой разворачивающиеся перед тобой события. Ты думаешь, кто такая Марта? Это я! А Редингот кто такой? Тоже я! А Кузькина мать или женщина-враг? Увы… тоже я! Мне до всего есть дело – и я за все в ответе. Что говорю, то и говорю. Режьте, говорю, режьте, паразиты, мое тело на куски: мое тело не капуста, не повалятся листки, – как мудро замечает россиянин в своем устном народном творчестве.

Вот, дорогой мой… впрочем, забудь обо всем этом. Это я так, сдуру расхорохорился. В предвестии неприятной одной сцены, которую и начинаю изображать – будучи в полном уме и твердой, как позавчерашний хлеб, памяти.

В неприятной сцене участвовали трое: Личность, Служитель Культа Личности и женщина-враг – легкая, как пробковый шлем, на помине. Почему они оказались вместе, нетрудно понять: худое всегда к худому тянет. Это-то притяжение к худому и чувствовала женщина-враг, живя с Ближним своим.

– Ты слишком толстый, – зачастую говорила она.

– И что ж с того? – простодушно интересовался Ближний. – Мы, мертвые, всегда полнеем – из-за недостатка физической активности!

– Меня к тебе не тянет, – признавалась женщина-враг, связанная, как помнит (или забыл уже?) читатель по рукам и ногам. – Меня к худому тянет.

– Будет об этом! – отрезал (ударение на последнем слоге) Ближний. – Чего тебе не хватает?

Женщина-враг отвечала по-разному. Скажем, так:

– Мне не хватает калорий.

Или так:

– Мне не хватает воздуха.

А иногда так:

– Мне не хватает простора для самореализации.

Однако на самом-то деле женщине-врагу, конечно же, не хватало только одного – худого. Ее подсознательно тянуло к худому – причем ради худого она была готова практически на что угодно. Даже на то, чтобы бросить Ближнего своего – причем бросить на съедение хищным зверям. Она уже хотела было так и поступить, но в последнюю минуту передумала и, разогнав собравшихся вокруг к этому времени хищных зверей грубыми окриками, ограничилась тем, что просто бросила Ближнего своего в одиночестве, а сама бежала навстречу худому – разумеется, в Париж, куда ты, неразумный читатель, так стремишься и куда ты в конце прошлой главы угодил-таки… Впрочем, бежала – это сильно сказано. Будучи связанной по рукам и ногам, она, скорее, не бежала, а ползла – извиваясь по земле, будто какая-то гадина.

Личность и Служитель Культа Личности встретили ее с распростертыми во все стороны объятиями, но, к сожалению, забыли развязать. А сама женщина-враг не решилась попросить их об этом – так и жила она с ними связанной по рукам и ногам, на что, впрочем, ни Личность, ни Служитель Культа Личности не обращали никакого внимания: им это не мешало.

Среди парижан Личность, Служитель Культа Личности и женщина-враг получили меткое прозвище «Пресловутая троица». Прозвище оказалось таким метким, что выбило Личности правый глаз, от чего внешность Личности, кстати, только выиграла: правый глаз Личности был серым, в то время как левый – карим, и это многих смущало. Теперь внешность Личности украшала элегантная черная повязка – и он напоминал отчасти морского разбойника, отчасти – одноглазую гиену (поскольку гиену он уже и раньше напоминал, еще тогда, когда у него было два глаза: гиен, кстати, вообще не глазами напоминают, а мерзкими повадками).