Сергей Арзуманов - Магистр

— Нет, батенька, нет, никаких зеленых бумаг, я узрел новую истину: ЕВРО — вот будущее Европы и наше. — Илья Феофанович с глубокой радостью осознал, что проклятие действует только на слово «доллар» и никак не распространяется на слово «евро». Его это обрадовало несказанно, и он начал свой путь возвеличивания европейской валюты. Его европрозрение чудесным образом совпало с победоносным нашествием евро на доллар, и в среде финансистов распространился слух о проницательном маге и заклинателе, который задолго до финансовых аналитиков и акул валютного рынка предсказал победу европейской валюты.

Теперь ради сохранения жизни Илья Феофанович думал только о евро и сообщал о его грядущем возвышении всем страждущим. Его тут же ангажировали несколько проевропейских институтов анализа конъюнктуры мировых рынков и европейские инвестиционные фонды. Он так бескорыстно говорил о величии евро, что ему начали верить.

Слухи об оракуле, возвещавшем о скором падении ненавистного доллара и возвышении евро, начали распространяться по столице. Для москвичей это было не столько экономическим чудом, сколько долгожданным божественным изъявлением. Европа, к коей себя и причисляла Москва, наконец поднималась с колен и показывала дальним господам свое могущество. Рубль рассматривался как младший, но очень надежный брат евро, на плечах которого он должен был влиться в мировую экономику.

— Милорд, вы установили новый финансовый порядок.

— Да, но теперь нужно навести порядок в умах.

— Отлично, полагаю, это будет забавное зрелище.

— Кто правит умами москвичей?

— Помилуйте, господин, конечно, деньги.

— И всего лишь?

— Да, Сир.

— А как же гении?

— Да нет их.

— Милорд, здесь как-то все не так — где булыжные мостовые, где замки, где ухоженные парки?

— Мне неуютно здесь, — вдруг произнес молчаливый слуга, которого Магистр называл Шевалье.

— Магистр пропустил мимо ушей вопрос с мостовыми и обратился к Любезному:

— А что же наш «вноситель лепт», где он сейчас?

— В глуши, Милорд.

— Выражайся яснее.

— Извольте: в деревне, за двести километров от Москвы, в полуразвалившейся избе.

Надо навестить, все равно пока нечего делать.

И вся компания отправилась в гости к вершителю лепт за откровениями. Когда наконец отыскали деревянный дом на окраине деревни, уже наступили сумерки. Ополоумевший писатель черкал что-то в грязной ученической тетради.

— День добрый, — сказал Магистр, войдя в комнату.

Краснов отреагировал на шум, пронзил Магистра пустым взглядом и тихо сказал:

— Вечер добрый.

После этого опять окунулся в тетрадь, не обращая внимания на гостей.

— Что пишете?

— Роман, — многозначительно заявил Краснов. — Значит, роман? — Да.

— И, позвольте вас спросить, как называется?

— «Колодец».

— И о чем сие произведение?

— О духовном падении нации.

— Магистр удивился и продолжил расспрос.

— И что же, вся нация духовно пала?

— Вся без остатку.

— Откуда же такая уверенность, милейший?

— Я знаю, — произнес писатель и загадочно замолчал.

— Конечно, знает, недавно они, — и Любезный показал на бедного Краснова, — пытались искупать секретаршу своего шефа в ванне, наполненной шампанским.

— Ну, — протяжно произнес Магистр.

— Ну и искупал, — сказал Любезный.

— Ну и что тут такого, мне подарили десять ящиков полусладкого «Абрау-Дюрсо», я его все равно не пью, да и не было потом ничего, — обреченно сказал Краснов.

— Это ваша роковая ошибка, — дремуче произнес Магистр, — никогда, никогда не пользуйтесь полусладким, для ванны из шампанского подходит исключительно брют.

На это профессиональное замечание Краснов никак не отреагировал и так и продолжал смотреть куда-то вдаль.

— Ну, хорошо, а почему вы выбрали такое странное место для творчества?

— Здесь душа не сквернословит.

Магистр ничего не понял.

— И много ли вы написали?

— Тружусь.

Краснов начал симулировать муки творчества и профессиональную отрешенность.

— Значит, вы один пишете за всю совесть нации.

— Один, один как перст, а, позвольте вас спросить, по какому вы вопросу ко мне?

— О, батенька, мы специализируемся по самому широкому кругу вопросов, но в данный момент нас интересуют писатели, — ответил Любезный.

— Очень интересно, а вы из какой организации?

— Из самой высокой, — завопил Любезный, — Уж поверьте нам.

— Я вам ничего не скажу, оставьте меня в покое.