Евгения Доброва - A под ним я голая

– Но вы-то не славянофил. Вы – одобряете?

– У вас еще третьего плана не хватает – от лица выкинутых игрушек. Такая гофмановская новелла в виде вставки…

Пал Палыч дочитал отданный на растерзание рассказ, взглянул на меня и принялся ковырять вилкой блинчик.

– Могу я поинтересоваться: история, описанная вами, приключилась реально?

– Конечно, я могла бы и не сознаваться, – но вообще-то реально.

– И где теперь эта кукла? Она цела у вас?

– Нет. Я забыла ее в такси.

– Лерочка, вы меня убиваете! Неужели нельзя было как-то найти, позвонить в таксопарк?

– Это был частник. И потом, я подумала, это смешно – давать объявление о пропаже какой-то помоечной куклы…

– Па-адъем! Просыпайтесь. Перерыв.

Я разлепляю глаза, сонно моргаю. Еще только половина восьмого. Как медленно ползет стрелка часов.

Я восседаю на троне. Среди офортных станков, подрамников и гипсовых аполлонов. Роскошный с виду бицеллий сооружен из трех фанерных ящиков от платяного шкафа, окутанных драпировками – античные складки струятся до самого пола, – и, чтобы мягче было сидеть, увенчан бархатным пуфом. Конструкция именуется постановка, сооруженье опасно шатается, кренится от взглядов и сквозняков – страшно даже положить ногу на ногу. На таком троне чувствуешь себя самозванкой, дворовой девкой, ряженной в барское платье; в лучшем случае фрейлиной, прокравшейся ночью в тронную залу, никак не императрицей!

Это продолжается четыре часа: четыре сеанса с пятнадцатиминутными перерывами.

Мастерская находится в генеральской квартире, семнадцатый этаж Дома на Котельниках.

– До одиннадцати лет я жил в Кремле. – В перекуре мы стоим с Максимычем у окна и смотрим на рубиновые звезды. – Ужасно было скучно! Территория ограниченная, кроме нас, всего пять-шесть семей, детей почти нет, на улицах ни души, одни часовые на посту… Вечерами гуляли с отцом вдоль Кремлевской стены – караульный кричит: стой! – Стою, хоть дой! это Кустов со сменой идет, я представляю бравого генерала, сын саратовского дворника, дослужившийся до Кремлевского полка, а потом построили этот дом – и мы переехали сюда: отец всегда хотел жить с видом на Кремль. Панорама из мастерской прекрасная, башни со звездами, крыши, Большой Устьинский мост, небесно-голубая колокольня Троицы в Серебряниках, трамваи вдоль Яузы, далекие арочные окна «Детского мира», ротонда синагоги, замкнутое каре корпусов академии Дзержинского – как декорации на исполинской сцене, единственный недостаток сего вознесенного на высоту птичьего полета райка – изматывающий, неодолимый холод. Когда ветер с Яузы, не спасают ни батареи, ни рефлекторы: в прошлом добротные, вручную вырезанные рамы совершенно рассохлись, и по квартире гуляют ужасные сквозняки. В такие дни хозяева ходят в куртках. У нас тут как в замке, жалуется Тина, сосулек только нет на люстрах! зимой всегда так, особенно когда батареи отключат, это они любят, у нас уже несколько цветков погибло: просыпаешься – монстера без листьев. – Бр-р! повторяет вслед за мамой Маша. Ну и холод сегодня! – А думаешь, легко было принцессам? Принцессам в замках? надо же ее хоть как-то подбодрить, да уж … Кутаясь в синюю болоньевую курточку, Маша провожает меня до лифта.

Дом ее и впрямь похож на замок – высотка у Большого Устьинского моста, бронзовая табличка у входа: «Памятник архитектуры. Архитекторы Чечулин и Ростковский. 1949–1952 гг.», – башни, зубцы, ощерившиеся химеры на стенах, шпиль с гербом, галереи и переходы; с одной стороны Яуза в качестве рва, с другой – Вшивая горка в качестве вала. Только бойниц с подтеками застывшей смолы не хватает. Куда-а?! – едва сделав шаг по направлению к лифту, я уже под прицелом четырех пристальных глаз: воинственные вахтерши преграждают путь, как стражники, смыкающие пред незваным гостем алебарды, к Кустовым? Сейчас проверим. Сейчас позвоним. Но надо отдать должное тренированному церберскому глазу: с одного раза запомнив – не останавливали больше никогда.

Моей принцессе шестнадцать лет, хочет стать актрисой, учится в школе при Театральном училище имени Щепкина, родители художники, преподают в Полиграфе рисунок и живопись, вечерами дают частные уроки. Папа, Максимыч, великанского роста, бородато-благообразный, почти седой, на носу очки, дужка примотана изолентой. Тина тоже высокая, худая, длинноного-длиннорукая, узкое аристократическое лицо, нос с горбинкой – профиль императора Сульпиция Гальбы с древнеримского асса.