Ладислав Фукс - Мыши Наталии Моосгабр

Сейчас она могла повернуть налево и пройти к склепу школьного советника де Шубауэра, оттуда к Винцензе Канцер и ее сыну-строителю, а уж потом – к Терезии Бекенмошт. Или же она могла пройти прямо к Винцензе Канцер и ее сыну-строителю, оттуда к Терезии Бекенмошт и уж потом к школьному советнику. Но в любом случае она должна была сперва подойти к склепу Лохов, где был водопровод, из которого летом она пила иногда, а рядом под каштаном стояла огромная корзина для мусора. Госпожа Моосгабр решила, что от склепа Лохов пойдет к могиле Канцеров, потом к Терезии Бекенмошт и, наконец, к школьному советнику. А если останется время, заглянет и на могилу маленького Фабера. Она все равно хотела навестить могилу мальчика на Душички, но может сделать это уже сегодня. Ну, а там уже и к госпоже Айхенкранц, засветло или в сумерки, покуда у нее еще открыто. Госпожа Моосгабр медленной походкой двинулась по аллее прямо.

Листва желтела и уже обильно падала. На главных кладбищенских дорогах, где деревья были самые большие, скопились груды листвы, отсыревшей во влажном воздухе и тумане, и кладбищенские служители длинными метлами, граблями и вилами накладывали их на деревянные двухколесные тележки. У могил и склепов было пока пусто, безлюдно, во второй половине октября у могил всегда особенно безлюдно, потому что лето кончилось, трава уже не зеленеет, цветы не цветут, а до Душичек – до всех этих букетов, венков и свечек – есть еще время. Но у многих могил уже стояли люди – готовя могилы к Душичкам, они чистили и всячески разравнивали их. То же самое собиралась делать сегодня и госпожа Моосгабр.

Госпожа Моосгабр дошла до перекрестка с островерхим надгробьем над чьей-то могилой и вспомнила, что в этих местах когда-то они с госпожой Айхен искали мальчика в бело-голубой полосатой майке. «Госпожа Айхен, – сказала она себе, – заглянула за эту могилу, там ли он, но там его не было». Потом госпожа Моосгабр увидела лавочку, на которой в тот раз сидела старушка с очечками на носу и с кружевами на шее, и госпожа Айхенкранц еще спросила ее, не видала ли она мальчика. «Нет, не видала, – вспомнила госпожа Моосгабр, – щурясь пялилась в молитвенник». Лавочка, где в тот раз сидела старушка, теперь была пуста, как и другие лавочки, стояла осень, вторая половина октября, было сыро и слякотно. Наконец госпожа Моосгабр подошла к склепу Лохов, где был водопровод – обычная труба с краном над огромной бочкой, возле которой под каштаном была корзина для мусора. Госпожа Моосгабр затрясла большой черной сумкой и свернула на дорогу поуже, которая вела к могиле Винцензы и Винценза Канцеров.

Подойдя к этой могиле, госпожа Моосгабр остановилась и окинула ее взглядом. Могила в общем была в порядке. На круглом надгробье лежало несколько сухих желтых листьев, которые занес сюда ветерок с ближнего дерева. Лишь золотая надпись на памятнике обросла мхом. Госпожа Моосгабр открыла сумку, вынула метелку и тряпку. Сперва смела сверху листья, потом обтерла надгробье и, наконец, тряпочкой почистила надпись «Винценза Канцер», а под ней и другую – «Строитель Винценз Канцер». Когда она управилась, обе надписи опять блестели как новые. «Сто лет простоит, а то и дольше, – подумала госпожа Моосгабр и положила назад в сумку метелку и тряпочку, – счастливая мать. Дожила до восьмидесяти, имела удачного сына. А что будет, – вспомнила она, – с сыном этого оптовика, у которого я начну служить в государственный праздник? Что будет с ним и как он кончит?» Госпожа Моосгабр тряхнула головой, огляделась и с сумкой в руке продолжила путь. Она свернула на тропку поуже, чтобы подойти к пятой часовне, к могиле Терезии Бекенмошт, но ни с того ни с сего остановилась.

«А что, если до Терезии Бекенмошт, – остановилась она вдруг, – сходить к советнику, что, если сходить прежде туда? Хоть и сделаю крюк, – сказала она себе, – но что из этого. К госпоже Айхен приду засветло или в сумерки – какая разница, да и к Фаберам успею заглянуть». И госпожа Моосгабр вдруг изменила направление. Госпожа Моосгабр вдруг повернулась и вместо того, чтобы идти к пятой часовне, к Терезии Бекенмошт, пошла сначала к склепу школьного советника де Шубауэра. Через минуту она уже оказалась на участке больших красивых мраморных склепов, где была и могила советника. Она долго смотрела на нее и трясла головой. Трава в оградке была желтая, увядшая и поникшая, тронутая сыростью, туманом – теперь с ней ничего не поделаешь. «По весне возьму заступ, – сказала себе госпожа Моосгабр, – и потом посею. А через неделю, – сказала она себе, – как получу в кладбищенской конторе хвою, покрою оградку, сверху положу искусственные цветы и зажгу лампаду». Госпожа Моосгабр открыла сумку, вынула метелку и тряпку и стала вытирать надгробье. Обтерла фонарь для негасимой лампады, местечко в нем, куда помещается масло или свеча, потом посмотрела на ангела. Его крыло, довольно давно надбитое, все еще держалось, но госпоже Моосгабр казалось, что с течением времени оно держится все хуже и хуже и скоро, наверное, совсем упадет. «Что мне тогда делать? – подумала она, глядя на крыло, – придется тогда идти в кладбищенскую контору. Пришлют сюда мастера или каменотеса… – госпожа Моосгабр кивнула и вздохнула, – могила оплачена, но до скончания века ангел наверняка не простоит, ни до Страшного суда не простоит, ни до Воскресения. Если, конечно, – пришла ей в голову мысль, когда она бережно чистила ангельское крыло, – если, конечно, какой-нибудь Страшный суд и Воскресение вообще существуют. Страшный суд, может, и есть, – подумала она, – он, пожалуй, должен быть, а вот Воскресение…» Госпожа Моосгабр дочистила ангела, взяла другую тряпочку и начала оттирать надписи на надгробье. Они были золотые и довольно поблекшие, но госпожа Моосгабр знала, что, когда вычистит их, они будут блестеть так же, как и на могиле счастливой матери Канцер. И она стала оттирать надпись «Семья школьного советника барона де Шубауэра», оттирать надпись «Школьный советник Иоахим барон де Шубауэр, род 1854, ум. 1914» и оттирать под ней длинный ряд имен и дат: «Матурин, Анна, Леопольд, Розалия». Когда она управилась, надписи прояснились и теперь блестели и сверкали почти как новые. «Что же будет с этим непослушным, упрямым сынком господина оптовика, у которого я начну служить в государственный праздник? – вспомнила госпожа Моосгабр снова. – И что сказал бы ему этот школьный советник, будь он жив? Наверное, опасался бы, как и оптовик, отец мальчика, а то еще больше». Госпожа Моосгабр потрясла головой и спрятала метелку и тряпочку в сумку. Еще раз взглянула на могилу, на крыло ангела и двинулась дальше. Теперь уж определенно – к Терезии Бекенмошт.