Ладислав Фукс - Мыши Наталии Моосгабр

Вода била из четырех клювов каменных птиц, преломляясь в вышине и дугой падая вниз, – это был фонтан. На кубе, опираясь о столб, стоял мужчина, в одной руке он держал книгу, в другой розу – это был поэт. На краю площадки была клумба белых цветов. И госпожа Моосгабр замедлила шаг.

Госпожа Моосгабр замедлила шаг, теперь казалось, что она просто прогуливается… и если на перекрестках и улицах она никого не замечала, то сейчас явственно увидела матерей и воспитательниц, которые все еще сидели на лавочках, смотрели на фонтан, на поэта, и главное – следили за детишками, игравшими у них на глазах… да, они сидели и смотрели в этот предвечерний час, когда уже стало смеркаться, ведь был сентябрь месяц, тепло, цвели цветы, и зеленели деревья… и все-таки многие потихоньку вставали и собирались домой. Госпожа Моосгабр видела перед собой фонтан и поэта, но она не знала его, да и вряд ли вообще читала стихи, хотя один стишок она помнила, помнила невесть откуда, может, еще со школы, и сейчас, когда она смотрела на поэта, этот стишок снова пришел ей на память. «Старушка слепая из церкви бредет, – пришел ей на память стишок, – клюкою дорожку никак не найдет. Клюкою дорожку торить нелегко, упала старушка – не подымет никто». Она отвела взгляд от фонтана и от поэта и снова увидела в сумерках матерей, и воспитательниц на лавочках, и тех, кто уже потихоньку вставал и собирался домой, снова увидела в сумерках детишек и кивнула. «Из них наверняка вырастут хорошие люди, – сказала она себе, глядя на них в сумерках, – их оберегают, и, возможно, они станут студентами, полковниками, купцами». Но теперь она заметила, что многие матери, воспитательницы и дети смотрят на нее. Они смотрели на нее такими же глазами, какими раньше смотрели люди на улицах, и она знала почему. Они смотрели на ее шляпу, серьги, бусы, смотрели на ее красно-белые щеки, на белые перчатки, может, и на ее длинную черную юбку… и она подумала: «Я похожа на артистку или на жену камердинера. Или на купчиху с Попугайских островов…» – однако теперь госпоже Моосгабр стало казаться, будто некоторые матери и воспитательницы даже кивают ей, слегка кланяются, улыбаются, госпожа Моосгабр не была уверена, так ли это, но, может, оно было именно так, она ведь похожа на артистку или на купчиху с Попугайских островов. Она медленно прохаживалась, смотрела, выглядывала, искала, искала повсюду вокруг, в ближних деревьях, на газонах, в кустах и уж было решила с этой площадки, где был фонтан и скульптура поэта, перейти на широкую дорогу и побродить по ней взад-вперед или пойти к кладбищенской стене – к лавочке Клотильды Айхенкранц, когда вдруг остановилась как вкопанная.

У клумбы белых цветов, у самого ее края, появился мальчик в бело-голубой полосатой майке.

Он появился там, точно упал с неба или вышел из этих белых цветов – будь это на кладбище, могло бы показаться, что он встал из огромного леса могил. Он стоял лицом к цветам, стало быть, спиной к дороге, и явно смотрел на белые цветы. А потом внезапно прыгнул на край клумбы и – никто и глазом не успел моргнуть – сорвал один белый цветок, а потом – никто и глазом не успел моргнуть – отпрыгнул назад и засунул цветок за майку. Он опять постоял у клумбы, но теперь уже стоял спиной к ней, а значит, лицом к дороге. Выпятив грудь с цветком, он оглядывал лавочки, воспитательниц, матерей и детишек, озирался вокруг и, казалось, хотел, чтобы на него обратили внимание. А потом вдруг подпрыгнул, обежал фонтан и вышел на большую дорогу. Госпожа Моосгабр припустилась за ним.

Маленький Айхенкранц поминутно отходил на обочину дороги, то замедлял, то снова ускорял шаг, останавливался и разглядывал деревья, кусты или людей на лавочках, что потихоньку собирались домой. На одной тропе, где рос кипарис, он постоял у лавочки, на которой какая-то старушка в длинной черной блестящей юбке, кофте и туфлях без каблуков свертывала на коленях бумагу, а крошки, что оставались в бумаге, аккуратно сыпала припозднившимся птицам. Мальчик в нескольких шагах от нее молча смотрел, как она сыплет крошки птицам, и она вдруг, не переставая сыпать крошки, посмотрела на него, на его белый цветок за полосатой майкой. А мальчик выпятил грудь и повернулся так, чтобы старушка как можно лучше разглядела этот цветок. Потом он вдруг прыгнул, раскинул руки и побежал, изображая полет птицы. Госпожа Моосгабр уже снова никого не замечала вокруг. Не замечала, смотрят ли люди на нее – она ведь похожа на артистку или на купчиху с Попугайских островов, – все свое внимание она сосредоточила на мальчике. Она неустанно шла за ним, отходила на обочину дороги, то замедляла, то снова ускоряла шаг, останавливалась и ни на минуту не спускала с него глаз. Подойдя к перекрестку, он снова остановился и поглядел на человека, сидевшего на лавочке – к ней был прислонен зонтик. Но человек не обращал особого внимания ни на него, ни на его цветок, он смотрел куда-то в сторону, мимо мальчика, туда, где стояла госпожа Моосгабр. Мальчик, покачав головой, пошел дальше и остановился только у лавочки совершенно свободной – в эту минуту над окрестными кустами взлетели какие-то черные птицы, черные каркающие птицы, и мальчик, задрав голову, смотрел на них, пока они не скрылись из виду. А потом вдруг госпожа Моосгабр потеряла его. Это было совсем необъяснимо, но это было так. Это случилось за огромным платаном с расщепленным стволом. Мальчик зашел за этот расщепленный ствол и как сквозь землю провалился – госпожа Моосгабр и оглянуться не успела. «Вот так незадача, – мелькнуло у нее в голове, – вот так незадача, я должна найти его во что бы то ни стало…» Ускорив шаг, она сразу же оказалась у большого газона, но мальчика и след простыл. Она окинула взглядом боковые дорожки, но мальчик как сквозь землю провалился. Она вернулась к лавочке, где летали черные каркающие птицы, вернулась даже к перекрестку, где сидел человек с прислоненным к лавочке зонтиком, – ни следа. Будь это на кладбище, могло бы показаться, что мальчик слился с бесконечными рядами могил. Госпожа Моосгабр все еще продолжала выглядывать и искать, как вдруг возле нее появился какой-то не слишком старый мужчина в шляпе, он поклонился и сказал: «Не ищет ли дама очки? Не ищет ли она случайно кружева?» Она довольно резко повернулась к нему, но вспугнула лишь несколько птиц, и все. Однако сумерки стали сгущаться, и у госпожи Моосгабр все больше темнел взор. Она вдруг услыхала за собой какой-то шелест, словно бы низко над землей пролетала птица, и, обернувшись, увидела, как в нескольких шагах от нее, раскинув руки, через дорогу перелетел мальчик в бело-голубой полосатой майке с белым цветком на груди. Потом он пробежал немного по газону и снова оказался на дороге. Госпожа Моосгабр вздохнула с облегчением. Ускорив шаг, она вскоре догнала его. Минутой позже, когда смерклось еще больше и у госпожи Моосгабр еще больше потемнел взор, мальчик вбежал на узкую тропу вдоль обвитых вьюном деревьев, а с нее выбежал на другую, еще более узкую дорожку, окаймленную густым кустарником. И там, на этой тропочке, перед одним кустом остановился.