Анчи Мин - Императрица Орхидея

Я пыталась учить его, как надо вести себя на аудиенциях, как слушать, какие вопросы задавать и, что самое важное, как принимать решения на основе коллективных суждений, критических замечаний и идей.

— Ты должен учиться у своих советников и министров, — наставляла его я, — потому что ты еще...

— Да, кто, по-твоему, я такой? — напускался на меня Тун Чжи. — Послушать тебя, так я не лучше любого дерьма.

Я не знала, что на это отвечать: то ли смеяться, то ли выпороть его как следует. И не делала ничего.

— Почему ты никогда не говоришь мне: «Слушаюсь, Ваше Величество!» — как все остальные? — спрашивал мой сын.

Я заметила, что он перестал называть меня мамой. Когда ему надо было ко мне обратиться, он употреблял формальный титул, означающий «императорская мать». В то же время Нюгуру он охотно называл мамой, и голос у него при этом теплел и становился нежным.

Если бы Тун Чжи принял мои наставления, я бы проглотила эту обиду, потому что у меня было одно желание: сделать его настоящим правителем. Пусть он не понимает моих поступков. Пусть он даже меня возненавидит. Я верила, что в будущем он все равно меня поблагодарит.

Но я недооценила силу окружения. Тун Чжи был похож на кусок глины, которой уже придали форму и обожгли еще до того, как я смогла к ней прикоснуться. Мой сын очень плохо считал и испытывал трудности, когда надо было сконцентрировать внимание. Однажды, когда наставник запер его в библиотеке, он тут же послал евнухов к Нюгуру, которая быстро пришла ему на помощь. Наставника наказали вместо ученика. Я выразила по этому поводу свое возмущение, но Нюгуру снова напомнила мне о моем более низком ранге.

Ань Дэхай был единственным, кто понимал, что все происходящее не имеет к родительскому воспитанию никакого отношения.

— Вы имеете дело с китайским императором, а вовсе не с вашим сыном, моя госпожа, — говорил он. — Вы одна решили выступить против всей системы Запретного города.

Мне очень не хотелось обманывать своего сына, но, когда честностью ничего добиться не удалось, что еще мне оставалось делать?

Когда в следующий раз Тун Чжи не выполнил домашнюю работу, я не стала его ругать. Ровным голосом я сказала, что, даже если он ее не выполнил, то все равно наверняка очень старался, и я им вполне довольна. Он облегченно вздохнул и как-то сразу потерял стимул к вранью. Постепенно Тун Чжи понравилось проводить время со мной. Мы стали играть «в аудиенцию», «в дворцовый прием» и «в битву с врагами». Очень внимательно, исподволь, я старалась оказывать на него влияние. Но стоило ему заметить мои истинные намерения, как он убегал.

— Есть люди, которые пытаются выставить Сына Неба дураком, — сказал он как-то посреди игры.

Нюгуру и наставник Чи Мин хотели, чтобы Тун Чжи выучил особый «императорский язык». Кроме того, они ввели в его обучение уроки китайской риторики и древней поэзии из времен династий Тан и Сун — «чтобы он говорил красиво». Когда я начала возражать и захотела добавить к его обучению естественные науки, математику и основы военной стратегии, они очень огорчились.

— Владение языком считается главным и самым престижным искусством на свете! — с жаром убеждал меня учитель Чи Мин. — Только император может в совершенстве им овладеть.

— Почему ты хочешь обделить нашего сына? — в свою очередь, спросила меня Нюгуру. — Разве Тун Чжи в качестве Сына Неба и так многим не обделен?

— Зачем учить язык, совершенно бесполезный для общения? — возразила я. — Тун Чжи надо немедленно посвятить в истинное положение дел в Китае! Меня совершенно не интересует, красиво ли он одевается, как он ест и говорит ли вместо «я» «Жэнь». — Я предложила в качестве учебных текстов для Тун Чжи письма принца Гуна и черновики договоров с варварами. — Иностранные интервенты не оставят Китай в покое. Тун Чжи должен выгнать их вон!

— Какой кошмар так обращаться с ребенком! — Нюгуру в ужасе затрясла головой, так что серьги в ее ушах зазвенели. — Мы так напугаем Тун Чжи, что он вообще не захочет править!

— А разве мы здесь не для того, чтобы его поддержать? — спросила я. — Мы будем работать вместе с ним, а искусству войны он научится, сражаясь на войне.

Нюгуру строго посмотрела на меня:

— Ехонала, только не говори мне, что ты просишь меня об отмене всех установлений, завещанных нам предками!

У меня разрывалось сердце, когда я видела, как моего сына учат смотреть на реальность искаженно. Он не мог отличить фантазию от факта. Ложные понятия, вложенные в его голову, сделали его чрезвычайно изнеженным и капризным. Он считал, что может приказывать небу, когда тому посылать дождь, и солнцу, когда тому светить.