Алекс Тарн - Пепел (Бог не играет в кости)

Через месяц Гитлер начал войну на востоке. Это происходило далеко от Бельгии, но каким-то странным образом напрямую влияло и на нас. Осенью поползли страшные слухи о массовых расстрелах на Украине. Смерть уже приплясывала рядом, смерть приближалась к нам, но бежать было некуда и не к кому. Оставалось просто сидеть и ждать, что будет дальше — что может быть мучительнее подобного состояния! Во-первых, совершенно невозможно что-нибудь планировать. Что именно? Ну как же, Ваша честь… я ведь все-таки вышла замуж. Конечно, дети. Замужняя женщина должна рожать детей, пока у нее есть на это силы и здоровье, и делать это желательно почаще, чтобы не получилось, как со мной, росшей единственным ребенком в семье.

Я понимаю, что это, наверное, звучит безответственно, но мне очень хотелось ребенка. Иосиф же, напротив, и слышать о детях не желал.

— Ты что, Ханна? — говорил он сердито. Он всегда называл меня полным именем, когда сердился. — Ты что, Ханна? Мы понятия не имеем, что будет с нами, так ты хочешь еще завести ребенка?

Но мне все равно очень хотелось, несмотря на кажущуюся правоту моего мужа. А в том, что правота его кажущаяся, я была уверена совершенно. Во-первых, если бы нас убили, так и не дав произвести на свет ребеночка, то это все равно считалось бы не только нашим убийством, но и убийством всех не рожденных нами детей, разве не так? Таким образом, родив хотя бы одного, мы уменьшили бы количество смерти. Даже если бы он прожил всего несколько дней, или даже часов или минут… все равно это могло бы считаться бонусом по сравнению с просто нулем. Чистая арифметика, как в школе. Так я тогда думала, Ваша честь. Но не спешите осуждать меня за глупое легкомыслие. Что может знать женщина, никогда еще не державшая в руках новорожденный комочек собственной плоти? Как ей понять, как представить это чувство?

Прошел год, и ничего с нами не так и не случилось.

— Вот видишь, — сказала я Иосифу в мае. — Не будь ты таким упрямым, нашему ребеночку шел бы уже четвертый месяц.

Он молча вздыхал. Слухи, приходившие с востока, уже не так нас пугали. Во-первых, они звучали слишком ужасно, чтобы быть правдой. Тем более что с нами самими ничего плохого не происходило. Мы просто учили новые слова, новые географические названия: Хелмно, Яновска, Аушвиц…

Даже мой любимый месяц май не принес никаких особых новостей. За исключением того, что в конце месяца всех нас обязали нашить на одежду желтую шестиконечную звезду. Иосиф не стал этого делать, и я ужасно за него боялась. Он надолго исчезал куда-то, иногда на сутки, иногда даже больше, и ничего мне не рассказывал, совсем ничего. Я знала, что речь тут не идет о другой женщине, потому что иначе я бы почувствовала, уж можете мне поверить. Он очень любил меня, Иосиф, дай Бог всякой такого мужа.

А потом все рухнуло, одним разом, как стена дома при бомбежке. В июле… или это было в начале августа?.. полиция издала приказ: всем евреям явиться для рабочей мобилизации.

— Вот и все, — сказал Иосиф. — Теперь настал наш черед, девочка. Но мы, конечно же, никуда не пойдем. Пусть сами ловят.

И тогда я решила его обмануть. Конечно, все планы давно уже пошли насмарку, но меньше всего мне хотелось умереть, так и не родив ребенка. И я сделала так… задурила ему голову с днями… ну, в общем, забеременела. Мужчины, Ваша честь, очень наивный народ, их так легко ввести в заблуждение, особенно, если они вас любят без памяти. Я знала это точно, в ту же секунду, когда Иосиф содрогнулся, отдав мне свое семя, знала, что наш ребеночек уже завязался в моем животе крошечной теплой клеткой. В тот момент я испытала такое счастье, такой восторг, что уже только ради этого… гм… наверное, я все-таки очень эгоистична, Ваша честь. Вот к чему приводит отсутствие братьев и сестер.

Это произошло в ночь на 15 августа 42-го года. Если б я знала, если б я знала… Именно в эту ночь антверпенская полиция провела свой первый рейд по домам, где прятались евреи. До этого хватали только на улице, а на улице мои родители почти не появлялись, и потому я не особенно за них беспокоилась. Но одно дело — на улице и совсем другое — ночной рейд по квартирам. Так что следующим утром, когда мне позвонили и рассказали о том, что случилось в Антверпене, я места себе не находила. Иосифа уже не было дома — он ушел на рассвете, ушел в одну из своих таинственных отлучек, оставив во мне ту крохотную клеточку, нашего будущего ребенка. Но после звонка я уже не могла думать о ребенке; я думала только о том, что, возможно, в тот самый момент, когда я дрожала от спазма, слаще которого нет в жизни, в тот же самый момент, возможно, нацисты ломали дверь в квартиру моих родителей, а они сидели, обнявшись, на кровати, и папа гладил маму по голове дрожащими руками. Эта картина так и стояла у меня перед глазами, Ваша честь, я просто умирала от беспокойства.