Он стоял перед Витеком, высокий, худощавый, настороженный, озирающийся по сторонам. И был как-то сумрачно красив, таких смуглых, угрюмых красавцев можно было часто встретить в старинных шляхетских гнездах здешней глубинки. И Витек вспомнил о пятидесятигрошевой монетке, спрятанной как талисман в нагрудном кармане гимназической куртки. Принялся искать ее, запустив два пальца в сатиновый «тайничок».
– Вы нуждаетесь в поддержке?
– Нет, благодарю, – улыбнулся мужчина, показывая зубы, белые-белые, отливающие голубизной. – Я не нуждаюсь в деньгах. Мне нужна ваша помощь. Вам бы я мог довериться. Вам одному. Теперь-то я уж отличаю хорошего человека от плохого.
В часовне с иконой, осыпанной блестками, подобными серебряным звездам, появился ксендз в зеленом облачении. Загудели скрытые за стеной трубы органа, послышалось нестройное пение молящихся, которые преклоняли колени на мостовой среди ошметков конского навоза и на каменных плитах кособоких тротуаров.
– Чем я могу вам помочь?
– Я кое-что вам дам, маленькую посылочку, и попрошу отнести здесь неподалеку, на улицу Субоч, это в самом начале, дом семь, во дворе направо, первый этаж.
– А может, лучше поручить это какому-нибудь мальчишке?
Мужчина сверлил Витека глазами, черными, как мрак подземелья. Его заметно лихорадило. Он содрогался от озноба и всякий раз плотнее запахивал выгоревший брезентовый плащ.
– Это можете сделать только вы. Я тут подожду вас, и вы мне все расскажете.
– Но я тороплюсь домой.
– Вы никуда не торопитесь. И должны мне помочь. Вам тоже когда-нибудь кто-нибудь очень поможет.
– Кому отдать посылку?
– Там будет молодая женщина. Вы ее сразу узнаете, поскольку никогда такой красавицы не видали.
Мужчина опустил глаза, заколебался, его снова затрясло.
– Ну, может, исключая вашу девушку. Она тоже очень красивая, прямо для вас создана, и вы с ней долгие годы будете счастливы, дай-то Господи. Извините, что разболтался, я давно с людьми не разговаривал. Преследует меня, уважаемый, горе-злосчастье, а позади сплошные обиды, отчаянье и грехи смертные. Идите же. Я тут подожду.
Он сунул Витеку узелок, сооруженный словно бы из головного платка.
– Идите, прошу вас, идите, – торопил он. – И никому ни слова.
Витек шествовал по святому остробрамскому ущелью сквозь жалобное, с подвыванием пение, в котором сливались разные наречья – и польское, и белорусское, и литовское. Слитые воедино общим отчаяньем, голоса взмывали высоко в небо, заполненное голубизной и стремительно скользящими безмолвными облаками.
Улицу Субоч оглашали немолчным грохотом фургоны воинских обозов. Собаки с яростным лаем бежали впереди лошадей. Витек отыскал подворотню дома, отмеченного седьмым номером. Вступил под низкий свод, и его охватил смрад мыльной пены, мочи и гниющего дерева. В руках он сжимал узелок. Сквозь темную ткань платка ощущалась тяжесть монет и упругость то ли скомканных банкнотов, то ли связки писем.
Витек постучал в дверь флигеля, на которой коряво было выведено мелом: «К + M + В 1939». Никто не отозвался. Постучал еще раз и потом нажал дверную ручку. Дверь подалась, он очутился в довольно просторном помещении, служившем одновременно кухней, гостиной и спальней. На плите что-то кипело, причем кипело давно – густые облака пара плавали под потолком. Возле стола болтал сам с собой ребенок, заточенный в манеж из ивняка. На кровати, застеленной полосатой накидкой, лежала женщина, закрыв руками голову. Над ложем висел коврик и красовалась огромная уланская сабля, основательно траченная ржавчиной. Витек подошел к кровати и тронул женщину за плечо. Та не пошевельнулась.
– Послушайте, – сказал он тихо.
Женщина заслоняла лицо обнаженной рукой. Сквозь бледную кожу просвечивала тоненькая светло-голубая жилка.
– Послушайте, – повторил. – Проснитесь.
– Чего? – пробормотала она хрипло, не отнимая руки.
– Я кое-что принес вам. Посылку.
Женщина тяжело вздохнула, подняла голову, и Витек увидал еще молодое лицо, может, когда-то красивое, но теперь красоту уничтожили усталость, апатия и бесстыдство. Почувствовал кислый запах перегара.
– Какую посылку?
Витек отдал узелок. Женщина взяла его, подбросила на ладони, словно взвешивая. Щеки ее были мокры то ли от слез, то ли от пота.
– Он передал? – спросила.
– Не знаю. Мне дал человек у Острой Брамы. Чернявый, с усами, в солдатских штанах.
Она поднесла узелок к глазам, начала развязывать. И вдруг швырнула его оземь. Брызнули монеты, зазвенела посуда, ребенок разревелся.
Читать дальше