Сара Уотерс - Нить, сотканная из тьмы

Полки передо мной были уставлены книгами с подобными названиями; я все же вытащила парочку, но советы они давали самые незамысловатые: например, книжица «О стульях» предостерегала против индукции, скапливающейся в мягких сиденьях, которыми опрометчиво пользовались многие спириты, и рекомендовала прибегать исключительно к стульям с тростниковым или деревянным сиденьем... Мне пришлось отвернуться, дабы мистер Хитер не заметил моей улыбки. Оставив книжные полки, я прошла к стойке с газетами и тут наконец обратила взгляд на висевшие над ней фотографии. Одна представляла «Явление духов через посредничество миссис Мюррей, октябрь 1873 года»: в кресле возле фотографической пальмы безмятежно сидела дама, а за ней маячили три расплывчатые фигуры в белых одеяниях — «Санчо», «Аннабел» и «Кип», как извещал ярлык на рамке. Фото были еще потешнее книжек, и я с внезапной грустью подумала: ох, видел бы это папа!

Тут я почувствовала какое-то движение рядом с собой и вздрогнула. Это был мистер Хитер.

— Мы весьма ими гордимся, — кивнул он на фотографии. — У миссис Мюррей столь мощный связник! Вы заметили одну деталь? Взгляните на одеяние Аннабел. Кусочек ее воротника мы вставили в рамку и повесили рядом с фотографиями, но — увы! — через неделю-другую он совершенно растаял, что всегда бывает с призрачными материями. О да, да! — ответил он на мой немигающий взгляд и, жестом пригласив следовать за ним, перешел к застекленному шкафу. — Вот подлинная гордость нашей коллекции, эти свидетельства хотя бы чуть долговечнее...

Его тон и вся манера меня заинтриговали. Издали казалось, что шкаф забит то ли обломками скульптур, то ли белыми камнями. Однако, подойдя ближе, я увидела, что за стеклом выставлены не мраморные изваяния, но гипсовые и восковые слепки лиц и пальцев, ступней и рук. Многие были весьма странно перекошены. Кое-какие потрескались или пожелтели от времени и света. Каждый экспонат тоже имел свой ярлык.

Я вопросительно взглянула на мистера Хитера.

— Процедура вам, конечно, известна, — сказал куратор. — Все просто до гениальности! Подготовив два ведра — с водой и расплавленным парафином — спирит материализует духа. Тот любезно подает какую-нибудь конечность, которую окунают в воск, а затем тотчас в воду. Дух уходит, а слепок остается. Идеальных, конечно, мало, — добавил он извиняющимся тоном. — Не все столь прочны, что мы рискуем сделать гипсовую отливку.

На мой взгляд, большинство этих предметов были чудовищно не идеальны и опознавались лишь по крохотной нелепой детали: ноготь, складка кожи, колючка ресниц на выпученном глазу; они имели незаконченный вид, были перекошены или странно размыты, словно участники процедуры отбыли восвояси, не дав воску застыть.

— Взгляните на этот слепок, — предложил мистер Хитер. — Его оставил дух младенца, видите: крохотные пальчики, ручонка в ямочках.

Меня затошнило. Абсурдный незаконченный слепок походил всего лишь на недоношенного ребенка. Когда я была маленькой, у моей тетки случились досрочные роды, и я помню шепотки взрослых, которые потом преследовали меня в страшных снах. Я перевела взгляд в нижний, самый темный уголок шкафа. Однако там-то и оказалась самая жуткая штуковина. Восковой слепок мужской руки, но это была даже не рука в обычном понимании, а какая-то чудовищная опухоль: пять вздувшихся пальцев на разбухшей, изборожденной венами кисти, которая под светом газовых ламп блестела, точно мокрая. От младенческого слепка меня затошнило. Теперь же, сама не знаю отчего, почти зазнобило.

Но потом я увидела ярлык, и вот тогда меня затрясло по-настоящему.

Табличка гласила:

«Рука духа-связника Питера Квика. Материализация мисс Селины Дауэс».

Я взглянула на мистера Хитера, который все еще покачивал головой над пухлой ручонкой младенца, и, не удержавшись, пригнулась к стеклу. Глядя на взбухший слепок, я вспомнила тонкие пальцы и изящные запястья Селины, движения ее рук, хлопотавших над блеклой пряжей для тюремных чулок. Сравнение показалось чудовищным. Тут я вдруг осознала, что стою перед шкафом в неприличной позе, а стекло запотело от моего частого дыхания. Я выпрямилась, но, видимо, слишком резко, ибо следующее, что помню, — рука мистера Хитера поддерживает меня под локоть.

— Вам нехорошо, моя дорогая? — спросил он.

Дама за столом подняла взгляд и рукой в засаленной белой перчатке прикрыла рот. Ее брошюра опять захлопнулась и свалилась на пол.

Я объяснила, что в комнате очень жарко и от наклона у меня закружилась голова. Мистер Хитер усадил меня на стул, отчего лицо мое приблизилось к шкафу, и я опять вздрогнула; но когда дама-читательница, привстав, спросила, не принести ли воды и не позвать ли мисс Кислингбери, я поблагодарила за любезность и сказала, что мне уже лучше, тревожиться не стоит. Кажется, мистер Хитер меня разглядывал, но вполне спокойно, отметив мое пальто и платье. Сейчас я понимаю: вероятно, туда часто приходят скорбящие дамы, которые уверяют, что зашли случайно, лишь из любопытства; наверное, у шкафа со слепками кое-кто из них даже падает в обморок. Когда я опять посмотрела на застекленные полки, голос и взгляд мистера Хитера потеплели.