Виктория Райхер - Йошкин дом

1.1

Три красавицы небес

Шли по улицам Мадрида:

Донна Клара, Донна Рэс

и прекрасная Пепита.

Вдруг на площади, хромой

Нищий с робким ожиданьем

Руку протянул с сумой

За насущным подаяньем.

Они долго не женились: двоюродные, нельзя. Марик уже успел сделать Юле одно предложение и получить один отказ (всё тот же, единственный, «двоюродные — нельзя»), когда сестра Феня в Москве родила в придачу к Витеньке, Яшеньке и Лёвушке еще Ирочку, и Юля уехала к ней. Уехала помогать с детьми, уехала поступать в институт, уехала жить навсегда. Расстроенный Марик уже работал и не вылезал из командировок.

Кто, собственно, придумал эту глупость? Что двоюродные — нельзя? Они ведь не родные, у них разные папы и разные мамы, почему нельзя. Строгая серьезная мамочка ни капельки не похожа на полноватую улыбчивую Юленькину маму. Может, они и не родные вовсе? Может, была какая—то семейная тайна?

Никакой семейной тайны, конечно же, не оказалось. Родные сестры и родные сестры. Марик приехал в Москву в командировку и пошел навестить Юленьку, просто так. Дома была только сестра Феня, и Марик для поддержания разговора спросил, есть ли у Юленьки поклонники. Есть, сказала честная Феня, был один усатый, так он даже жену ради неё хотел бросать. А стреляться — не хотел, обеспокоено спросил Марик, памятуя о мамочкином тяжелом прошлом. Стреляться, по—моему, не хотел, засомневалась Феня, но я точно не знаю, ты у неё у самой спроси. В этот момент открылась дверь, и в комнату вошла Юленька, рыжая, как молодой спаниель, и свежая, как весенний дождь. Марик посмотрел на неё и понял, что они с Рахилью точно родственницы, потому что стреляться неведомый усатый поклонник, конечно же, хотел. Двоюродные, нельзя, всплыло у Марика в голове. Он встал, помялся для приличия и пригласил Юленьку пойти пройтись. На выходе из дома Марик окончательно решил, что никогда и ни на ком не женится, и тут же сделал Юленьке предложение. Юленька сокрушенно вздохнула (двоюродные, нельзя) и согласилась.

Рахиль к тому времени уже тоже жила в Москве, одна. Марик с Юленькой пошли в какой—то ЗАГС, то ли на Чистых Прудах, то ли где—то возле, и расписались. Погуляли по городу, потом зашли к Рахили попить чаю. За чаем Марик рассказал новости: мамочка, я женился! Ну что ж, сказала Рахиль, ну что ж. Юлю она знала с детства, Юля была её младшей племянницей, и к её энергичному лицу невозмутимая Рахиль приглядывалась давно. Шел тридцать шестой год. Иосиф к тому времени уже был расстрелян, а Яков только что начал отсиживать свой первый срок. Жена Якова Таня донашивала восьмой месяц, Рахиль неустанно шила приданое для ребёнка и по ночам неслышно молилась на том языке, которого уже не понимали ни Юленька, ни Марк, ни сам ни о чём еще не догадавшийся Яков.

2.

— Погоди, погоди. Это ты всё про первую красавицу, которая старше всех. А вторая? А третья?

— Сейчас, подожди, будет тебе и вторая. А третья — говорю же, это ведь я. До меня еще долго. Не спеши. Лучше слушай.

Три красавицы небес

Шли по улицам Мадрида:

Донна Клара, Донна Рэс

и прекрасная Пепита.

Вдруг на площади, хромой

Нищий с робким ожиданьем

Руку протянул с сумой

За насущным подаяньем.

За реал, что подала,

Помолился он за Клару,

Донна Рэс щедрей была

И дала реалов пару.

Разное бывало, разное, и хорошее, и плохое, не обо всём же детям, и провалы, провалы, провалы, из того, что не забудешь, но никому не расскажешь. Вся жизнь так, то провалы, то она сама. Жизнь.

В тридцать восьмом родилась Светка, солнечный свет. Светка, дочь брата и сестры, была живым воплощением их сходства: в ней было всё. Материнская медная рыжина, круглое лицо одной бабушки, нос с горбинкой — другой, Мариковы карие глаза и Юленькина лукавая улыбка. Веснушки достались Светке от Юлиной мамы, и не только на руках, как у всех сестёр, а и на щеках через самый нос. Рахиль пришла посмотреть на внучку и долго, по своему обыкновению молча, вглядывалась в её всех сразу напоминающее лицо. Сомнений не было: это была дочь Семьи. Марик и Юленька сложили все свои гены в этого ребенка, и круг замкнулся. Якову тогда уже дали десять лет лагерей, Фима служил в армии, маленькая дочка Якова и Тани оказалась копией матери, не отца, Таня сразу после родов увезла её к куда—то к родителям, и теперь Рахиль посылала туда небогатые посылки и получала оттуда скупые письма.

Как же вы тогда жили, с ужасом спросила когда—то Ася, и Юля, постаревшая, но не растерявшая медных своих волос, в её семье женщины не седели, Юля, каждый год из тех когда уже были деньги, получавшая в подарок от мужа золотое кольцо, новое пальто и обязательно французские духи, Юля, считавшая, что женщина не должна появляться перед мужем «неприбранная», как говорили в её доме, потому что это — неприлично, Юля, имевшая по четыре шляпки на каждый сезон, да кто их носил тогда вообще, шляпки, а она вот — носила, Юля, которую даже за глаза и даже после восьмидесяти её лет никто не осмеливался назвать бабушка, всегда — дама, Юля, умевшая созвать гостей и накормить их, в любые голодные годы, в буквальном смысле семью хлебами, Юля, вкладывавшая сухие натёртые руки в изящные кожаные перчатки под цвет туфель и сумки, Юля сухо пожала плечами и ответила: «Да жили как—то, все как—то жили, что ж теперь говорить».