Карл-Йоганн Вальгрен - Ясновидец:

Пройдут еще сутки, прежде чем привратник чисто случайно найдет его мечущимся в лихорадке в темном чулане, полумертвым от жажды.

Квартира была пуста. Исчезли сочинения Сведенборга, мебель, карты и целебные кристаллы.

Когда привратник выпроводил его, ругаясь, на улицы ледяного Копенгагена, он утешал себя только мыслью, что он все еще жив. Жизнь, думал он, моя единственная надежда. Только сама жизнь, только время поможет мне найти Генриетту.

Он скитался еще многие годы. Сотни и тысячи километров прошел он: северные широты, леса, реки и забытые Богом берега. Неважно, какой карте он следовал, путь ему диктовало горе.

В городах он побирался, выставлял напоказ, не стыдясь, свое уродливое тело, лежа на паперти, протягивал прохожим нищенскую свою миску, удерживая ее пальцами ноги. Что за чудовище, слышал он их мысли, как должна была грешить его мать, чтобы Бог послал ей такое наказание…

Он мысленно смеялся. Он не верил в их Бога. Для таких, как он, богов не было. Интересно, как бы они выглядели — по его образу и подобию?

Спрятавшись в багаже, он доехал на дилижансе в город, расположившийся в бесконечной бранденбургской степи, — Берлин.

В лавках он внушал приказчикам, что где-то пахнет дымом, так, что они сломя голову мчались на склад — проверить, не горит ли; или что их кто-то зовет, так что они начинали вертеть головой, пока он засовывал под рубашку хлеб или кусок сыра. Он заставлял их выбегать на улицу — им казалось, что сейчас вдруг мимо их лавки проедет королевский кортеж, будил в них забытые воспоминания, погружал в решения загадок или арифметических задач, вызывал нестерпимое желание поехать к морю, похитить женщину, начать новую жизнь в колониях. Они погружались в такую глубокую задумчивость, что он мог забрать всю кассу, и никто бы этого не заметил.

Он понял, что его дар — это оружие. Он мог заставить людей влюбиться без памяти, забыть о времени и пространстве, расплакаться в три ручья без всякой на то видимой причины, от горя, ведомого только им и ему и проникающего в мельчайшие их капилляры. Иногда он наполнял их души беззвучной музыкой, удивительными гармониями, так что они закрывали глаза от наслаждения.

В винной лавке его схватили на месте преступления, когда он пытался стащить кувшин дженевера. [24] Дженевер — голландский крепкий спиртной напиток. Хозяин схватил его и начал звать полицию. Эркюль внушил ему внезапный нестерпимый зуд, так что тот упал у его ног, крича от ужаса, раздирая руки до крови и моля Господа о прекращении его мук. Эркюль ушел, опьяненный своей властью над людьми.

Осенью город был полон слухами. Суеверные жители рассказывали о некоем колдуне, пришедшем, дабы свергнуть Гогенцоллернов, о бесчисленных ведьмах, посылаемых дьяволом в наказание Пруссии за преступления во время Семилетней войны. Поговаривали, что Сатана является в образе прокаженного карлика, но никто пока на Эркюля пальцем не указывал.

В салоне легендарной мадам Мендельсон на Вильгельмштрассе он сидел в капитанском кресле с завязанными глазами и описывал людей в комнате, откуда они явились, кто они, читал их тайные мысли. Офицеры дивились, когда он писал их имена на грифельной доске, женщины краснели, когда он говорил об их кавалерах, а один генерал-лейтенант пристыженно выскочил из салона — Эркюль заговорил о фальшивых векселях, выданных им родственнику. От него прятали различные предметы, и он описывал их форму и цвет так, как будто держал их в руках; люди приходили в изумление от его карточных трюков и мнемонических фокусов.

Как-то раз он написал на доске стих и победно осмотрелся. Некий господин поблизости от него вскрикнул от удивления. Это был поэт Шамиссо — не ранее чем этим утром он в состоянии полного отрешения сочинил эти строки и все еще думал о них.

Слухи о ясновидящем распространились очень быстро. К Рождеству в салон мадам Мендельсон набивалось столько народа, что она была вынуждена устраивать билетные лотереи. Тогда ему это надоело, и он исчез.

Тоска гнала его все дальше. Везде, где бы он ни оказался, Эркюль обшаривал мысли встречных в надежде найти хоть какую-то память о девушке, но все было тщетно.

В веселых кварталах Гамбурга он растратил все свои сбережения. Он замечал, что девушки еле сдерживают брезгливость, вспомнил заведение мадам Шалль и понял, что судьба повторяется.

Он написал на бумажке ее имя и всем показывал, но никто о ней ничего не слышал. Он потихоньку читал их мысли, но ничего не находил, кроме потерь, пустоты, стыда — они глушили эти чувства вином и опиумом. В отчаянии он купил себе несколько недель нежности. Когда деньги кончились, его выкинули на улицу.