Андрей Ильенков - Повесть, которая сама себя описывает

Оставалось купить. Дождавшись ухода родителей, Олег положил в карман паспорт и надвинул шапку на уши: чтобы его не узнали. Кто-нибудь из соседей, случайно оказавшийся в винном отделе. И пошел в лавку.

Дом его, как это нередко бывает в горнозаводской столице, стоял на склоне, который на протяжении длины дома понижался на целый этаж, где и обустроили нулевой этаж с магазином. Олегу предстояло выйти из подъезда, обогнуть дом и войти в магазин, но этот краткий путь стоил юноше около миллиона терзаний.

Увидеть Олега могли при входе в магазин, в самом магазине, а также при попытке покинуть скабрезное заведение. Поэтому, выйдя из подъезда, он не свернул за угол, а пошел прямо. Шел, пока не достиг такой точки, из которой, обернувшись, он получал вид на обе стороны дома — и во двор, и со стороны улицы. Никого из знакомых не было ни там, ни сям. Тогда он присел якобы завязать шнурок и сидел долго, а когда поднялся, сбив таким образом с толку гипотетического случайного свидетеля, который мог бы удивиться, что юноша шел вперед, а потом вдруг повернул назад: уж не в винный ли магазин? — направился обратно к магазину.

Но не зашел в него сразу, как невежда, а прошел мимо. Даже не повернув головы цилиндр, а лишь скосив глаз на стеклянную дверь, силясь сквозь нее разглядеть публику внутри помещения. Видно было плохо. Олег остановился, хлопнул себя по лбу, будто что-то вспомнил, развернулся и торопливо пошел назад. Видимость нисколько не улучшилась.

Тогда Олег понял, что ничего так не добьется. Хуже того — он потеряет преимущество перед соглядатаями, полученное в ходе предварительной рекогносцировки: не исключено, что кто-нибудь знакомый уже движется по двору и с секунды на секунду появится из-за угла.

Олег сбегал заглянул за угол — слава КПСС, пока никто не шел. Однако стало очевидно: сколько ни присматривайся к магазину снаружи, полной гарантии безопасности нет. Придется пойти на серьезный риск.

В эту решительную минуту он уже не думал о себе. Он думал только о своих товарищах! Как они рассчитывают на него. Как начнут его высмеивать, если он не рискнет. Он еще раз окинул взглядом окрестности, глубоко вдохнул и, зажмурившись, постепенно распахнул дверь.

Открыв глаза, он облегченно испустил дух. Слава МПЛА, партии труда, в магазине никого не было! Иначе он попал бы в очередь, а это уже смертельный риск. Беда в том, что здесь продавалось спиртное, только спиртное и ничего, кроме спиртного. Будь здесь что-нибудь еще, Олег в присутствии кого угодно мог невозмутимо отстоять очередь и купить какие-нибудь спички. Нахождение же здесь в очереди могло означать только одно...

Что же касается МПЛА, партии труда, то Олег всегда выражался наподобие того. Прежде, бывало, даже вслух. Теперь вслух стеснялся, но про себя — за милую душу. А все пошло с одного старинного суеверия, начало которому положил слепой случай.

Когда в один прекрасный год у них ввели ритмику, чтобы, значит, обучить школьников мелодиям и ритмам современной эстрады, им — уж, во всяком случае, мальчикам, которые уже презирали бальные танцы, но еще не интересовались дискотеками, — это им совсем не понравилось! Слава ПОРП, ритмичка им попалась тощая и болезненная. Она часто болела — а значит, имело смысл колдовать против ритмики. (Потому что колдовать, например, против пения было совершенно бесполезно — такая там сидела жирная певичка лет шестидесяти или, может, ста с лишним, с кривым носом, которая сама кого хочешь заколдует.) А ритмичка если не болела, то опаздывала. И вот, пока стояли у актового зала в ее ожидании, колдовали. Кирюша быстрым шагом семенил по коридору и вполголоса бормотал: «Ритма-дура, ритма-дура, не ходи на наш этаж! Изобью тебя руками, испинаю и ногами, ритма-дура, ритма-дура, не ходи на наш этаж!» Глубоко убежденный в своей безысходной неудачливости доход Вовчина шел от противного и восклицал: «Хоть бы была, хоть бы была!» Иногда колдовство помогало, но далеко не так часто, как бы хотелось. Особенно обидно бывало, когда проходит пять, даже десять минут урока, а она возьми и появись: тогда дети думали, что колдовали хотя и правильно, но не слишком старательно, и раскаивались, да поздно было. Значит, надо колдовать изо всех сил, ни на секунду не прерываясь! В общем, намаялись тогда.

И однажды Олега осенило. Осенило! Не надо тужиться, суетиться. Не надо лишних слов. Он закрыл глаза, сосредоточился на единственном желании и спокойно сказал: «Клянусь коммунизмом, хочу, чтоб у нас не было ритмики!» И когда урок отменили, не только не удивился, но почти и не обрадовался, как будто всегда знал, что иначе и быть не могло.