Андрей Ильенков - Повесть, которая сама себя описывает

— Эй, повар хренов! Сковородка уже красная, ты где заснул?

— Чичаза, штана надевала! — ответили со двора.

Малахайка вернулся с грудой мяса в окровавленных руках.

— Сейчас под свежие потрошка выпьем! — сказал он и бросил мясо на сковородку. Оно сразу оглушительно зашипело, и Малахайка, торопливо схватив ложку, стал мешать в сковороде.

— Ай, сука, горячо! Как натопил!

Он завертел головой, увидел брошенные на полу брезентовые рукавицы и, надев правую, снова стал мешать мясо. По комнате поплыл запах, от которого у Олега немедленно и обильно потекли слюнки.

Иван снова налил стопки, на сей раз до краев, и спросил:

— Ну че, скоро? Я уже налил.

— А готово!

И Малахайка, обернув рукоятку сковороды грязным полотенцем, поставил сковороду на стол, и его лакированная поверхность сразу затрещала.

— Ну куда ставишь, подними! — воскликнул Иван и, когда Малахайка приподнял, подложил под нее валявшийся под столом противень.

— Ого, с горкой налил! — одобрил Малахайка.

— Ну а как?! Под такую-то закуску!

Малахайка, возбужденно потирая ладони, сел за стол.

Чокнулись и до дна выпили. Взяли вилки и стали есть. Обжигающее мясо было сильно зажаренным снаружи и несколько недожаренным внутри. Иван тоже заметил это, но сказал:

— Ничего! Горячее сырое не бывает.

Так или иначе, но мясо было необыкновенно вкусным.

— Ты легкое, легкое возьми! — посоветовал Олегу Малахайка.

Олег взял кусочек легкого. Оно было действительно легким и восхитительным: хрустящее сверху и воздушно-нежное внутри, хотя жевалось долго.

— А теперь — печенки кусочек и сверху сальца!

Олег попробовал — и это было еще вкуснее.

Через пять минут сковородка была уже совершенно пуста, а аппетит только-только пришел. Поев, Олег почувствовал, как особенно горячо зажгла внутри водка. И, видимо, не он один, потому что Иван сказал:

— О, как захорошело!

— Закуска градус повышает, — поучительно ответил на это Малахайка.

— Малахайка, не умничай! И без тебя хорошо.

Выпили еще, стали рассказывать, кто больше всех выпил. А еще Иван рассказал, как однажды на спор съел живого мыша. Они поспорили на бутылку, и дядя Ваня взял мыша, откусил ему голову, и проглотил, и запил полным стаканом водки. Для дезинфекции, как он говорил, потому что мыши все-таки очень грязные животные, могут переносить болезни до чумы включительно, но если со стаканом водки, то тогда еще ничего, еще можно. Потом пошли разговоры опять про выпивку и про медицину.

Но все эти разговоры юноша слышал как сквозь вату. Он привалился на диван и незаметно приподуснул. И увидел сон. А проснулся он — и странно было вспомнить ему о его сне, потому что проснулся он с эрегированным пенисом, притом снилось какое-то несусветное. Что-то настолько гнусное и похабное, что он охотно забыл.

Похабство сие не случайно. Что-то с ним творилось уже давно, с самого детства, некий странный рок, и причину понять трудно, да и зачем ее понимать, когда налицо следствие. Ну как зачем, так просто из любопытства, а если кто-нибудь скажет, что это большое свинство, то мы на это дадим целых три ответа. Первый — зато не порок. Второй — а можно это назвать пытливостью ума. Третий — что от свинства мы ни в коем случае не отказываемся, наоборот.

Ведь в трамвае Олег неспроста дал по башке Стиве, не до такой степени он простак, чтобы дать спроста. Просто не выдержало ретивое. Пулемета! Как же так?! Мало ему других телок? Ему и любая даст, на кой ляд ему Пулемет? Другое бы дело — Олегу.

Олегу, как и любому юноше, очень хотелось поиметь женщину. Но не любую, а чтобы непременно грязную. Ибо а как же иначе? Он, в отличие от своих оранжерейных приятелей, довольно повидал в жизни этих грязных девчонок, девок, девушек, баб, женщин! И всегда они были недоступны.

Началось все в незапамятные еще времена. Сложились народные сказки и прочий фольклор. Возникла русская литература. Потом все это было экранизировано. Потом родился Олег, а впоследствии все это прочел и просмотрел. И дополнил личными впечатлениями бытия.

Сказки учили, что прекраснейшая девушка государства, впоследствии супруга монарха, всегда выбирается самая грязная и оборванная. Когда эти сказки превратились в кино и мультипликацию, всякий имеющий уши (но главным образом глаза) убедился, что главная героиня-грязнуля очень красива в отличие от своих более благополучных сверстниц-уродин.

Трудно сказать, к какой эпохе относится возникновение этих сюжетов. До или после пришествия Христа. То есть являются ли они предпосылками или позднейшими иллюстрациями к известному тезису Спасителя о том, что последние станут первыми. Или, как впоследствии оригинально перевел эти слова на русский язык свердловский поэт А.Я. Коц: «Кто был ничем — тот станет всем».