Виктория Токарева - Рассказы и повести (сборник)

— Гия сидел без беретика, но в бархатной куртке, и рубашка была белоснежной. Он походил на принца в домашней обстановке.

— Сделай так, чтобы я снова стал старый, — тихо попросил Вахлаков.

— А как я это сделаю? — изумился Гия.

— Может быть, еще раз прыгнуть? Черт с ним!

— Если вы прыгнете еще раз, вам будет не тридцать, а двадцать.

— А как же теперь?

— Никак.

Вахлаков долго молчал, в его глазах жила немолодая тоска.

— Друзей у меня нет, — поделился он, — теперешние тридцатилетние мне чужды. Старым друзьям по шестьдесят — им со мной неинтересно. Семья меня стесняется.

Она бросила. И дела, считай, тоже нет.

— Это я виноват… — расстроился Гия.

— При чем тут ты? — Вахлаков махнул рукой. — Каждый человек имеет ту жизнь, которую он заслужил. Если бы можно было начать все сначала…

— У вас есть внуки? — неожиданно спросил Гия.

— Есть. Мальчик.

— Сколько ему?

— Один год. А что?

— Прыгните еще три раза, — предложил Гия — Вам станет двадцать, потом десять, потом год. Будете жить сначала. Расти вместе с вашим внуком.

— А три года исполнится, в детский сад отдадут… — задумчиво сказал Вахлаков.

Вахлаков не мог забыть воспитательницу.

Когда Гия возвращался домой, у него в буквальном смысле слова подкашивались коленки. Иногда он останавливался и, подняв голову, смотрел в небо, чтобы сориентироваться — где верх, а где низ. Он смотрел в небо и думал: что же есть счастье? Любовь? Успех? Молодость? Но любовь проходит, к успеху привыкаешь, а о молодости своей человек не знает. Люди бывают молоды, когда не знают об этом. Значит, в работе Гии нет никакого смысла. Жизнь — это только поиск счастья, а самого счастья нет.

Гие не хотелось идти домой, а больше идти было некуда. Он пошел к Паше.

Паша сидел в трусах и в майке, как футболист, клеил магнитофонную ленту.

— Что ты клеишь? — спросил Гия.

— Чайковского. Хорал.

— А что, — удивился Гия, — разве Чайковский для церкви халтурил?

— Почему халтурил? Писал. Халтурят — это когда не верят в то, что делают.

— Я тоже больше не верю в то, что делаю, — сказал Гия. — Я хотел сделать людей счастливыми, а запутал еще больше. Значит, я халтурщик.

— Ты фокусник, — поправил Паша.

— При чем тут одно к другому?.. Какое это имеет отношение?

— Имеет. Ты берешь ненастоящую любовь, ненастоящий успех и ненастоящую молодость, а хочешь получить настоящее счастье. Берешь пустую корзину и хочешь достать живую курицу. Можно показывать фокусы на сцене, а в жизни показывать фокусы нельзя.

— А что надо делать в жизни?

— Жить.

— Все проходит… — Гия махнул рукой. — И настоящая молодость и настоящая любовь.

— Не проходит, а переходит. Из одной формы в другую. Закон сохранения энергии.

— Ты сам его придумал?

— Нет, не сам. Его Ломоносов придумал.

Паша знал это из программы средней школы. Он перемотал ленту и нажал кнопку. Медленно, без сопровождения запел хор.

Гия и Паша слушали хорал Чайковского. Гия сидел, а Паша стоял, застегивая рубашку. Ему надо было ехать в таксомоторный парк.

Гия вышел на балкон, с Пашиного балкона стал перебираться на свой.

Он стоял на железных перильцах, раскинув руки по кирпичной кладке, и походил на распятие. Стоял над городом, над домами, над людьми. Сверху было только небо, а на небе звезды разной величины.

Гия подвинул правую ногу вправо, привычно слушая серединой ступни железную перекладину. Потом подвинул левую ногу вправо, но ничего не услышал. Нога ступила в пустоту. Он оторвал руку от кирпичной кладки, сильно и резко взмахнул ею в воздухе, пытаясь удержать равновесие.

Высоко, пестро заплакал хор. Вздрогнули звезды и косо полетели по разным траекториям, как огни от бенгальской свечки.

Прошло еще полгода. Наступила осень.

Вахлаков куда-то исчез. Ходили разные слухи, им мало кто верил.

Семечкин тоже исчез. Говорили, что он вернулся в Госконцерт и уехал на Север, на метеорологическую станцию.

Никто не знал, куда девался Семечкин.

А за городом, на даче у начальницы отдела кадров Елены Ивановны, выросли в саду необыкновенные яблоки. Они были крупные: величиной в два кулака, ровные, розово-желтые с постепенным и точным растяжением цвета.

Люди несли со станции в наволочках сахарный песок для варенья, везли на тачках воду из колодца. То и другое тяжело было нести и везти по жаре.

Но когда люди видели яблоки, они останавливались и смотрели долго и молча, не испытывая зависти. Они смотрели и думали о том, что природа, должно быть, разумна, если она создала такое совершенство, которого так не хватало людям.