Виктория Токарева - Рассказы и повести (сборник)

Главврач попросил Лору войти в положение маленького государства.

Сильные были сильны своей силой.

А слабые — своей слабостью.

Что оставалось Лоре? Верить во всеобщую разумность и ждать: придет Хороший Человек и включит ее в орбиту своих радостей и своих обязательств. И никому не надо будет входить в положение другого, потому что у них будет общая судьба и общее положение.

У Лоры — часто встречающийся тип лица. Таких, как она, — тринадцать на дюжину. Он придет к ней только за то, что она — это она. И ни за что больше.

Начался восьмичасовой сеанс. Перед кинотеатром стало пусто.

«Дом мебели» закрылся. Хозяева жизни уехали.

Таня закончила работу и ушла из процедурного кабинета.

Ждать было бессмысленно, но Лора стояла и ждала. Сработала инерция преданности.

К кинотеатру подошла няня с ребенком. Няне было лет восемнадцать. Округлая, с прямыми льняными волосами, она походила на кокосовый орех.

Девушка стояла, задумчиво глядя над ребенком, как бы всматриваясь в неясные контуры своего будущего.

Постояла и ушла. Вокруг снова стало пусто. И в Лоре — пусто.

А есть ли ты, всеобщая разумность? Или все — пустое нагромождение случайных случайностей. И если сверху упадет кирпич — тоже случайность. Он мог бы и не падать. А мог бы упасть на кого-то другого. Почему именно на нее? За что?

— Я так и знал, что вы подождете…

Лора сильно вздрогнула и обернулась.

Он стоял перед ней — молодой и бородатый. Князь Гвидон в джинсах. Откуда он появился? Может быть, прятался за афишей…

— А вы что, нарочно прятались?

— Нет. Я опоздал.

— А почему вы опоздали? — спросила Лора, еще не понимая, но предчувствуя, что случилось счастье.

— Я забыл, что Казахстан. Я только помнил, что Средняя Азия. Где жарко…

— А как же вы нашли?

— Я списал все кинотеатры с подходящими названиями: «Киргизия», «Тбилиси», «Алма-Ата», «Армения», «Ташкент», — он загибал пальцы правой руки, а когда пальцы кончились, перешел на левую руку, — «Ереван», «Баку», «Узбекистан»…

— «Узбекистан» — это ресторан.

— И кинотеатр тоже есть. В Лианозове. «Ашхабад» в Чертанове. «Тбилиси» — на Профсоюзной. Я уже четыре часа езжу.

— Но Тбилиси — это же не Азия.

— Все равно там жарко…

Он замолчал. Смотрел на Лору. У него было выражение, как у князя Гвидона, когда он, проснувшись, увидел вдруг город с теремами и церквами.

— Я так и знал, что вы подождете…

— Почему вы знали?

— Я видел ваши глаза.

Я умерла на рассвете, между четырьмя и пятью утра.

Сначала стало холодно рукам и ногам, будто натягивали мокрые чулки и перчатки. Потом холод пошел выше и достал сердце. Сердце остановилось, и я будто погрузилась на дно глубокого колодца. Правда, я никогда не лежала на дне колодца, но и мертвой я тоже никогда раньше не была.

Мое лицо стянуло маской, и я уже не могла им управлять. Мне было не больно и ничего не жалко. Я лежала себе и лежала, и даже не думала, как я выгляжу.

В восемь часов в коридоре зашлепали шаги. Это из детской комнаты вышел мой сын Юраня.

«Босой», — подумала я. Он всегда ходил босиком, как лесной полудикий мальчик, и я всегда ему говорила: «Ноги».

Юраня прошлепал по коридору и остановился возле комнаты отца. Муж кашлянул и перевернулся.

Дверь скрипнула, — должно быть, Юраня приотворил ее и спросил заискивающим шепотом:

— Ты уже встал?

— Ну, что тебе? — спросил муж оскорбленным голосом. Он не любил, когда его беспокоили в выходной день.

— Мне надо в кино. У меня абонемент. В девять часов начало, — так же шепотом просвистал Юраня.

Ему казалось, что если он шепчет, то почти не будит отца, и тот может беседовать с ним не просыпаясь.

— Буди маму, — распорядился муж.

Он не любил, когда на него перекладывали чужие обязанности. Свои, кстати, он тоже нес с отвращением.

Дверь в мою комнату заскрипела.

Юраня помолчал, потом сказал:

— Она спит.

— Ничего. Встанет, — сказал муж.

— Она спит, — повторил Юраня. — И очень бледная.

В двенадцать часов меня забрали в больницу, а на другой день выдали обратно.

На меня надели платье макси. Это платье мне привезли год назад из Парижа, и у меня тогда появилась еще одна проблема: проблема шикарного платья. Оно было совершенно неприменимо и висело в шкафу, шуршащее и сверкающее, как бесполезное напоминание о том, что человек создан для счастья.

Соседка с шестого этажа сказала:

— Ее на том свете и не примут. Молодая совсем.