Виктория Токарева - Рассказы и повести (сборник)

— Не нужна мне твоя дача, — сказала жена, отпуская мою руку.

— Да бери, пожалуйста, — уступил Лодя.

— На что она мне? Сидеть там одной, как сурок…

— Ты одна не будешь. Приятелей много.

— Приятелей много, а ты один.

Жена смотрела на Лодю. Ее губы вспухли от слез, как весенние почки. В глазах стояло солнышко.

— Прости меня, — попросила она. — Я больше не буду красить губы.

— Я не могу простить. Я поклялся здоровьем нашего ребенка. Если я тебя прощу, бог накажет…

— У бога столько дел: времена года менять. Баланс в природе поддерживать. Думаешь, ему есть время слушать твои глупые клятвы?

Жена взяла Лодю за руку, и они пошли по коридору. Вошли в комнату и закрыли за собой дверь.

Я хотел было выйти из квартиры, но не знал, как обращаться с замками.

Я заглянул в дверной глазок. Была видна лестница и лифт, уменьшенный оптикой.

Я пошел на кухню и сел на табуретку. Очень хотелось есть. На холодильнике лежала газета. Я раскрыл ее, прочитал: «Производственное объединение „Кзыл-Ту“ приступило к серийному изготовлению оригинального термоса для хранения и транспортировки обеда из трех блюд…»

Я вернулся к входной двери и стал энергично орудовать с замками. В какой-то счастливый момент дверь раскрылась. Лестница и лифт явились мне в реальных размерах.

«Стандарт»… Тогда получится: «Подсчитано отдельно по номенклатуре и каждому стандарту». Не годится. Может быть, «индивидуальность». Но слово «индивидуальность» применяется только к одушевленному предмету и не может быть применимо к единице оборудования. Например, моя индивидуальность состоит в отсутствии всякой индивидуальности. Индивидуальность Киры — в том, что она женщина. Главное в ней — это стихия женственности, которая от нее исходит и охватывает людей, зверей и даже неодушевленные предметы. Когда она держит в руке, скажем, ложку, то это уже не просто ложка, а ложка плюс еще что-то, весьма загадочное и вкрадчивое.

Все люди, которых я знаю, где-то работают, что-то делают, сеют разумное, доброе, вечное и по десять лет ходят в одном и том же пальто. Кира — ничего не сеет и одевается по завтрашней моде. У нее есть манера опаздывать на час и на два. Но если бы Кира совсем забыла о свидании, я все равно ждал бы ее — день, два, неделю — до тех пор, пока она не вышла бы из дома, скажем, за хлебом и не наткнулась на мою машину случайно.

Мимо машины прошли двое: женщина и девочка лет четырех. Глаза у женщины полны слез, а губы девочки упрямо поджаты.

— Это хамство, — обиженно проговорила женщина. — Хамство, и больше ничего!

— Ну и пусть! — ответила девочка.

Я смотрел им вслед. О! Как бы я хотел, чтобы эта была моя семья. Вернее, вместо жены — Кира. А в дочках могла бы остаться именно эта юная хамка.

Из подъезда вышла Кира. Я смотрю на нее, и у меня настроение как у мальчика, которого взяли в цирк.

Кира садится в машину. Спрашивает:

— Хочешь яблоко?

— Нет, — отказываюсь я. Потом вспоминаю душистую упругость антоновки и говорю: — Вообще-то хочу…

Кира достает из сумки два яблока: одно для себя, другое, поменьше, для меня. При всем своем нежелании жить, она очень следит за своим здоровьем и не забывает о витаминах.

Я поднимаю очки на лоб и начинаю есть. Она искоса следит за мной, и я вижу, что ей все во мне не нравится.

— Может, пойти работать в штат? — раздумывает Кира.

— Ни в коем случае! — пугаюсь я, потому что не в состоянии совместить эти два понятия: Кира и штат.

Потом я думаю о том, что ежедневная служба дисциплинирует ее, и говорю: — А может, тебе действительно пойти в штат…

— Ты когда-нибудь играл сам с собой в бадминтон?

— Как это? — не понимаю я.

— Ну вот ты бросаешь волан. Он летит и падает в траву.

Ты подходишь, поднимаешь, возвращаешься на исходную точку. Опять бьешь ракеткой. Волан опять летит и падает в траву. Ты опять идешь, опять подбираешь…

— К чему ты это?

— К тому, что беседа — это тоже игра. Прием и подача.

А ведь я одна разговариваю.

— Почему?

— Я спрашиваю: «Хочешь яблоко?» Ты говоришь:

«Нет», потом тут же говоришь: «Да». Я спрашиваю: «Идти работать?» Ты говоришь «нет», потом тут же говоришь «да». Ты что, дурак?

Я боюсь сказать «нет», а потом тут же сказать «да».

— Не знаю, — говорю я, — вообще, я всегда хорошо учился…

— Господи… — вздыхает Кира.

Я обижаюсь, но не показываю вида. Иначе она скажет:

«Никогда не страдай при женщине. Вот придешь домой и страдай сколько хочешь».