Надежда Максимова - Код Андрея Рублева

Некоторое время просто осваивались. Вертелись на сиденьях, глазели в окно…

— Слышь, а тебя не ломает ходить по церквям? — не вытерпел, наконец, Иван.

— В смысле «не ломает»?

— Ну, в смысле ты же мусульманин, а церкви, куда мы пойдем, православные… Или у вас тоже веротерпимость?

— Вообще-то терпимость, но ты прав. Когда я был маленький, мне казалось, что христиане — это неверные. И относился соответственно. А отец, когда это заметил, велел мне пойти в церковь и купить там свечи. Помню, я тогда очень удивился: зачем ему свечи, он же и так может… Но раз отец велел, пошел. Вот так я первый раз был в церкви.

— И как впечатления?

— Ничего страшного.

— Ну молодец…

Некоторое время молчали, глядя на пробегающий за окном пейзаж. Потом Али спросил:

— А твой отец кто?

Иван некоторое время молчал, как бы не услышав вопроса. Только чуть вздернул плечо, отгораживаясь. Потом шмыгнул носом и неохотно признался:

— Он погиб.

— Прости. Давно?

— Мне было пять лет.

Иван снова сделал паузу, не отводя неподвижного взгляда от монотонной полосы леса, бегущей вдоль железнодорожного полотна. Потом, как бы через силу, продолжил:

— Ты знаешь, я его почти не помню. Он был механиком на атомной подводной лодке, а там ресурс хода такой, что они могут хоть целый год не всплывать на поверхность.

В общем, дома отец почти не бывал, да и был я тогда еще слишком маленький.

Но помню, как однажды мы ездили на острова — у отца был свой катер. На обратном пути поднялся ветер, взметнулись огромные волны. Наш кораблик против них казался маленьким, как спичечный коробок против горы.

Было очень страшно. Мама и я сидели в рубке, а отец стоял у штурвала и смеялся. Он вообще был веселым, но в тот раз (я потом понял) он смеялся для того, чтобы нам было не так страшно.

А потом он начал во весь голос декламировать «Песню о буревестнике». Наш катер то ухал глубоко вниз, то карабкался отважно навстречу очередной, вздымающейся волне, вода перекатывалась по палубе, ударяла по крыше рубки, а отец, напрягая голос, кричал нам сквозь гром моря: «То волны крылом касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и — тучи слышат радость в смелом крике птицы. Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике. Он кричит, пророк победы: «Пусть сильнее грянет буря!».

Голос у Ивана подозрительно задрожал, и он совсем отвернулся к окну.

Но через минуту он справился и продолжил почти спокойно.

— Ты знаешь, раньше мне было обидно, что он так рано умер. Бросил нас с мамой. А потом я понял, что он иначе не мог.

— Расскажи, — тихо попросил Али.

— Ну, это совсем короткая история, — Иван криво улыбнулся. — Нам с мамой прислали письмо, где было всего несколько фраз. Во время боевого дежурства лодки в одном из отсеков начался пожар. На атомной подводной лодке это неограниченное повышение температуры.

Те, кто там был, побежали в соседние отсеки, и пожар, следом за ними, перекинулся туда. Тогда капитан со своего мостика заблокировал люки этих трех отсеков так, чтобы открыть их ни изнутри, ни снаружи было невозможно.

Люди, которые остались внутри, были обречены.

Как нам потом сообщили, мой отец был единственным, кто побежал не от пожара, а навстречу ему.

В последний момент, он открыл люк своего отсека — трое успели выскочить, а он нырнул туда.

Не знаю, зачем он это сделал. Такой пожар на подлодке погасить в принципе невозможно, но он был механик, и, может быть, он думал, что сумеет что-то предпринять…

Те, кто остались внутри сначала очень кричали.

Но потом отец сказал им, что нужно составить послания родным.

И они, все 28 человек, по очереди через корабельную связь стали прощаться.

Капитан поклялся, что лично передаст семьям все записанные на пленку послания. Это обещание он выполнил.

Отец говорил самым последним. Поэтому сумел сказать только несколько слов. Самых простых. Он сказал мне: «Береги маму. Учись. Будь достойным человеком». И еще сказал, что он нас любит. А потом было только шипение пустой пленки.

На этом месте Иван, уже не скрываясь, зло вытер рукавом глаза, и, упрямо вздернув задрожавший подбородок, закончил с явным усилием, но внешне почти спокойно:

— После пожара лодка была в плавании еще полгода. Боевое задание она выполнила полностью.

Во Владимире было солнечно и ветренно, и потому не жарко. Прямо с перрона открывался вид на какие-то полуразвалившиеся деревянные строения, над которыми, словно белые лебеди над помойкой, возвышались белоснежные стены и золотые купола церквей.