Нагаи Кафу - СОПЕРНИЦЫ

Однако времена быстро менялись, особенно с наступлением эпохи Тайсё. Новые стили в литературе и живописи, новые тенденции в популярной драме — все это, вкупе с новыми нравами и обычаями, не могло не возмущать даже такого от природы уравновешенного человека, как Нансо. Кажется, он наконец впервые понял, что дальше так продолжаться не может и ему не следует до самой смерти писать романы, чтение которых радует лишь женщин и детей. Совсем как Кёдэн и Танэхико в их преклонные годы, он потянулся душой к старым обычаям, обрядам, вещам, он даже начал все это изучать. Романы он писал теперь лишь ради исполнения сложившихся за долгие годы обязательств перед издателями и книготорговцами.

Теперь тем более писатель Нансо стал относиться к старому дому и саду в Нэгиси как к бесценному сокровищу, которое ни на что нельзя обменять. Окрестности понемногу застраивались, прежний облик заросшего черным бамбуком квартала Нэгиси исчезал навсегда, однако Нансо продолжал думать по-своему: пусть даже веранду родного дома источили черви, но ведь именно здесь давным-давно, в эпоху Тэммэй, его прадед слагал японские стихи, любуясь цветами сливы в саду. И разве дед его не здесь сочинял комические пятистишия, глядя на осеннюю луну, сиявшую над черепичной крышей пристройки? А раз так, то он всем сердцем желал сохранить все как есть в старом саду и доме, пусть даже это потребует неразумных трат и жить в усадьбе все равно будет неудобно.

Каждый раз, когда знакомый плотник приходил чинить дырявую кровлю или еще что-нибудь, он предупреждал, что было бы разумнее построить новый дом. Нансо на это только посмеивался, а когда три года назад он задумал укрепить фундамент, то следил за работами не спуская глаз, сам почти освоил плотницкое дело. И к каждому деревцу, к каждой травинке в саду он тоже относился как к наследию предков, которых все это вдохновляло слагать стихи. Он считал это таким же достоянием, как книги и старинные вещи, сберегаемые в хранилище, и, опасаясь бессердечных ножниц садовника, весной и осенью сам, не жалея сил, ухаживал за садом.

Эту свою привязанность он отдавал не только собственной усадьбе, она переходила границы владений и распространялась также на соседский сад. Дом по соседству после банкротства владельцев, хозяев заведения в веселом квартале Ёсивара, давно уже пустовал, и на него никак не находился покупатель. Ну а после невесть кем пущенного слуха, будто бы умершая здесь женщина появляется теперь в образе снежной девы и будто бы в саду проказят лисы и барсуки, покупатели и вовсе пропали. Однако же в семействе Кураяма, издавна проживающем по соседству, никто ничего подозрительного не замечал, даже женщины и дети не боялись призраков.

Старый Сюсай, отец Нансо, нагулявшись лунным вечером в собственном саду, без смущения пробирался через дыры в заборе в пустую соседскую усадьбу и расхаживал там вокруг пруда, громко декламируя:

Дитя, что такое луна, я не ведал,

Называл её блюдом из белой яшмы,

Мнилось — то феи небесной зерцало

На краю голубых облаков повисло. [30] Стихи китайского поэта Ли Бо (701–762).

А еще отец всегда тайком проскальзывал в соседский сад и укрывался там, если ему нечего было ответить заказчику резной каменной печати, явившемуся поторопить мастера. Дело кончалось тем, что после тщетных поисков хозяина по всему дому жена и служанка, не зная, как им вежливо оправдаться перед гостем, тоже скрывались на соседнем участке.

Большая старая сосна у кромки соседского пруда давно уже была заброшена, и без надлежащего ухода её тщательно культивированные ветви потеряли форму. В конце концов над ней сжалился отец Нансо, и, когда в его собственную усадьбу приходил садовник, он отправлял его обирать старые иглы и с соседской сосны, хотя отлично знал, что в этом нет никакого резона, кто бы ни купил в дальнейшем соседний дом. Тайком он чинил и поваленные бурей плетеные ворота — не мог оставить все как есть, поскольку понимал, что нынешним мастерам такое не сработать, сколько денег им ни заплати. После всего этого он поднимал ставни в гостиной и заходил в пустой дом: вот здесь, наверное, та дева из квартала любви томилась от своего недуга, писала письма, возжигала курения… Не из-за этих ли фантазий ему мнилось, что дом навевает не только одиночество, но и какие-то чары? Несколько раз он даже велел принести туда сакэ, чтобы доставить себе радость и выпить рюмочку в уединении. Эта загородная вилла квартала любви, на которую никак не находился покупатель, для старого Сюсая стала чем-то вроде собственной дачи. Хотя по-прежнему ходили слухи о призраках, обитающих в старой усадьбе, гости Кураямы не раз по приглашению хозяина бывали в соседских владениях, привыкли к ним и ничуть не опасались. Через некоторое время появился даже один человек из числа этих гостей, который пожелал во что бы то ни стало купить пустующую усадьбу.