Саддам Хусейн: Посмертное проклятие

– Молодец, сынок! Воистину, кто стяжает золото и не процветает, на том лежит большой грех.

– Но откуда нам знать, не окажется ли доля золота у каждого человека сейчас меньше, чем раньше? Ведь людей, как ты говоришь, стало больше. К тому же добывать его в старые времена, когда оно выходило на поверхность, открывалось руслами рек и потоками дождевых вод было легче, – продолжал Иезекиль.

– На это я ничего определенного сказать не могу, у меня нет точных цифр. А опираться в этом вопросе только на логику мне бы не хотелось, – ответил ему Ибрагим.

Ибрагим с внуками говорили о делах дней давно минувших, и хотя в жизни есть немало устоявшихся вещей, суть и смысл которых почти не меняются, есть меняющие воззрения и поведение людей вещи, которые к таковым не относятся. Поэтому, заглянув в далекое прошлое, можно сказать, что облик тех людей и простота их быта позволяют предположить, что богатства, а следовательно и золота, было тогда меньше и что доля золота в смысле богатства была выше, потому что, скорей всего, ценность его была в те времена более высокой. А это потому, что другие отличные от золота предметы богатства, которыми когда-то измерялось богатство, имели не ту ценность, что теперь. В наши дни лошадей и верблюдов и даже ослов, коз и овец оценивают совсем не так, как раньше. И даже в общем размере богатства золото занимало более почетное место, чем сейчас.

Немало есть государств, которые имеют золота больше, чем другие, и однако же ценность этих других более высока, а все потому, что ценность плодов их труда выше. Если внимательно взглянуть на предмет, мы обнаружим, что в беднейших странах Африки немало золота и даже алмазов. Но добывают их там под иностранным присмотром, вот и пребывает африканский народ в бедности, а обогащаются вместо него западные государства, так или иначе сделавшие его земли своими колониями.

Потому и привел старик Ибрагим своим детям пример с лепешкой и окийей золота. И каждому, кто задумался о богатстве, золоте и других вещах, которыми можно измерить богатство, должно быть понятно, что богатство, будь то хоть горы и горы золота, не имеет никакой ценности, если жизнь не продолжается. Что такое богатство, будь то в древних понятиях или в понятиях нашего времени, если народ не процветает, если богатство служит не во благо, а напротив, самим низким и разрушительным целям? Разве богатство не порок, если не служит оно во благо? Что имеет тот, кто им обладает, пусть даже платье его и укаль [6]сделаны из золота, кроме пристойного внешнего вида, когда любой на Бога уповающий бедняк может извалять его в грязи и вид его станет по меньшей мере жалким? Но если извалять в грязи босяка, про него не скажешь, что он жалок или смешон. Кто носит золото, кто думает о золоте, кто полагает, что значение и влиятельность человека в жизни определяются золотом, станет бессильным и слабовольным, утратит терпение и выносливость. Поэтому, если кто-то свалит его в грязь, как следует ударит или начнет помыкать, положение такого человека станет глупейшим. А если кто-нибудь с нами не согласится, пусть внимательно взглянет на тех, кто живет на нашей просторной арабской земле, в нашем обществе, но словно неживой. Каждый найдет себе пример, начиная с городского квартала, в котором он живет, и кончая деревней, где он жил когда-то или проживает по сей день. Аллах сотворил предметы богатства для человека, для того, чтобы оно облагородило человека, а не унизило, укрепило его, а не ослабило. А чтобы богатство облагородило и укрепило человека, оно должно быть получено благопристойными путями и служить во благо, чтобы Аллаху это было угодно, а не в угоду шайтану и эгоистическим целям. Когда богатство получено честно и служит во благо добрых людей и тому, что угодно Богу, оно будет передаваться и сохраняться как бы само собой, появляться тут и там, беречься и умножаться и не станет пороком для его обладателей, не будет тяготить их днем и ночью, идут они или сидят, спят или бодрствуют, не станет предметом слабости и унижения, предметом стыда им обладающих, когда гонимы они будут бедняками и Аллах отвернет от них Свой лик.

– А когда мужчина владеет золотом, пап, и стяжает его, в глазах людей он становится чем-то вроде женщины? – прервал Иезекиль рассуждения деда.

– Вовсе не обязательно, если, конечно, он не утратил свои мужские качества и черты. А почему ты спросил про это?

– Скажу тебе, отец, ей-богу, стоит только кому-то сказать про золото, как у меня сердце колотится, словно шальное. Меня не волнуют все те богатства, о которых ты рассказал, и ни что другое, если нет возможности превратить их в золото. Мысль эта не дает мне покоя с тех пор, как я впервые побывал с матерью на вавилонском рынке и увидел там золотых дел мастеров. Я видел их лавки, набитые золотом, видел хорошеньких женщин, которые заходили в эти лавки и примеряли украшения, видел, как они смотрятся в зеркало, соображая, стоит ли им купить то, что понравилось. Лишь немногие мужчины появлялись там, чтобы украсить драгоценными камнями рукоятки и ножны своих мечей. Если бы я не боялся, что ты рассердишься, то давно бы уже пошел туда, чтобы выучиться на золотых дел мастера. Вот я и хочу спросить тебя, дед, – он впервые назвал его дедом, как бы давая тем самым понять, что уже возмужал и способен самостоятельно принимать решения, – разве не ты говорил, что основой и сутью любого богатства является труд? Я же тебе скажу, что основа богатства – золото. Чтоб не противоречить твоим наставлениям и вместе с тем приблизиться к предмету моего поклонения, скажи мне, дед, почему бы нам не сделать изваяние нашего Бога из золота и не поклоняться Ему? Тогда у нас будет много золота, и символ мирской силы соединится с нашей верой.