Анатолий Калинин - Запретная зона

– Вот, Василий Гаврилович, от этих слов «Расконвоированию не подлежат…» и так далее.

Раскрывая брошюрку, Греков нашел глазами строчки, отчерпнутые синим карандашом.

– А если, Федор Иванович, пересуд? – спросил он, возвращая брошюрку на этажерку.

Тот покачал головой.

– Исключено. У Молчанова пятнадцать лет с квалификацией: вооруженный групповой грабеж. Нож, правда, был перочинный, но остается фактом, что он его обнажил, когда потребовал у двух студенток их сумку в тамбуре вагона. Там его и прихлопнула опергруппа. Вместе с наводчицей. А третий, судя по всему, главный гусь, успел спрыгнуть с подножки, и на суде они его прикрыли собой. В сумке было старое платьице, два бутерброда с колбасой и денег двести один рубль с копейками. Но следствие и судебное заседание, Василий Гаврилович, велось с соблюдением всех юридических основ. Как говорится, при тщательном рассмотрении никаких отклонений от уголовно-процессуальных норм не обнаружено. Переквалификация состава преступления невозможна.

Тарелки на столе оставались нетронутыми. Борщ остывал.

– Ну, а если, руководствуясь дальнейшим поведением ЗК, суд сочтет возможным снизить срок?

– Не больше чем на треть.

– Но может быть, при максимуме зачетов больше и не нужно? Давай-ка посчитаем и его зачеты, и уже отбытый срок. – Греков взглянул на этажерку за спиной Цымлова, где под серой брошюркой лежали конторские счеты. Обычно Цымлов, возвращаясь из района домой, на ночь еще раз пересчитывал кубометры намытого за день в плотину песка, уложенного бетона, вынутой экскаваторами и передвинутой бульдозерами земли. Но на этот раз он даже не оглянулся.

– Я уже считал. Не хватает. Между прочим, вчера интересовался Молчановым один крановщик с эстакады.

– Кто именно?

– Чубатый такой. С аккордеоном на плече.

– Зверев?

– Да. Они, оказывается, четыре года сидели за одной партой. Он как раз и просил, чтобы перевели Молчанова в район к Гамзину. Там, говорит, я возьму его к себе на кран. Согласен за него поручиться. Вы, Василий Гаврилович, удивлены?

– Я слушаю, – уклончиво сказал Греков.

На самом деле он был удивлен. До этого ему казалось, что он за три года успел уже хорошо узнать Вадима Зверева – аккордеониста, чемпиона полулегкого веса в секции бокса, но средней руки крановщика.

– Я ему отказал.

– Почему?

– Федор Иванович развел руками.

– Не в моей власти. Вот если бы я мог рассчитывать… – Он взглянул на Грекова своими крупными навыкате глазами.

Греков рассмеялся. Не так-то прост был Федор Иванович.

Цымлов тоже заулыбался:

– Значит, Василий Гаврилович, можно надеяться?

– Я, Федор Иванович, попытаюсь.

– Это будет вдвойне хорошо.

– Во-первых, Зверев, возможно, по старой дружбе сможет на него повлиять. Во-вторых, и Молчанова, как вы уже предлагали, мы на время из поля зрения этого пахана уведем.

Греков прислушался к шороху дождя за окном.

– Не сорвет проран? Вдруг правда повысится уровень в Дону.

– За проран я спокоен. С тройным запасом прочности строили. Не это меня беспокоит.

– А что же?

– Станица Приваловская. Посылал туда Козырева, доложил, что там теперь сплошная гульба. Пьют и казачьи песни поют. У них же свои виноградники. Цимлянский, золотовский, красностоп.

Греков, улыбнулся:

– Все выпьют и снимутся…

– У них, Василий Гаврилович, там много вина, долго пить. В каждом дворе пресс, свой винцех. В каждом дворе бочки в погребах стоят. И что-то нет у меня большой надежды на секретаря райкома Истомина. Недаром он…

– Договаривайте,

– Рыжий.

Греков засмеялся:

– При чем здесь его… масть?

– Не говорите. Рыжие они все упорные. Запустит руку в свою шевелюру и ни с места. А тут не одно упорство нужно. Вы того казака помните, что во время ледохода приезжал?

– Суровый старик.

– Теперь он повадился уже каждое воскресенье ездить…

– Зачем?

– Говорит, у него здесь на стройке работает внучка, но я подозреваю, что он не столько ради нее, сколько как уполномоченный от таких же, как сам, стариков и старух. Станет под прораном на том бугре, – Цымлов показал в окно, – и смотрит. А в прошлое воскресенье, когда я мимо проходил, придержал меня крючком байдика за плечо. «Это что же вы там строите, мост?» – «Нет, – отвечаю, – это называется прораном». – «А как же, – спрашивает, – вы по этому прорану будете ездить, если в нем такие дыры?» – «Через них мы и завалим камнями Дон». – «А куда вода денется?» – «Будем собирать ее перед плотиной и выпускать сколько нужно». – «Посадите Дон на паек?» – «Не на паек, а чтобы зря не пропадала». Тогда он как ворохнул на меня глазами из-под дремучих бровей: «Вот как он развернется и разом смахнет к такой-то матери весь этот проран. Это же Дон». Повернулся и ушел.