Виктор Пелевин - П5 - Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана

— Хорошо, что напомнили. Вчера звонил референт дяди Пети, велел составить списки песен, чтоб они подготовили озвучку. В смысле, сопровождение — под фанеру нам петь не дадут. Сказал, от двадцати до тридцати номеров, больше не надо. По дороге как раз успеем.

У водителя нашелся еженедельник, из которого он разрешил вырвать несколько чистых страниц. Было поразительно, что «Колеса Любви» оказались в программе у всех.

— Сделаем отдельный номер, — предложила Вера. — Разобьем на голоса.

Лена предусмотрительно взяла с собой распечатанный репертуар, заготовленный еще к кастингу, поэтому ей не надо было ничего писать. Можно было расслабиться.

Она взяла у шофера зачитанный журнал «Женихи России». В него был вставлен другой журнал, совсем истрепанный и тонкий, под названием «Контркультура» — непонятно было, то ли это отдельное издание, то ли просто вкладка. «Контркультура», напечатанная на плохой газетной бумаге, выглядела очень несолидно и даже убого, но Вера объяснила, что так сделано специально.

— Контркультура же, — сказала она, словно это слово объясняло все.

— А что это такое? — спросила Лена.

— Это когда с неприличными словами и на дешевой бумаге, — объяснила Вера, — чтобы можно было обсирать глянец. Сегодня самая писечка.

Ася нахмурилась.

— Неправильно, — сказала она, — не обязательно на дешевой бумаге, бывает и на дорогой. Контркультура — это… — Она на секунду запнулась, словно вспоминая услышанную где-то фразу. — Это эстетика антибуржуазного бунта, экспроприированная правящей элитой, вот.

— А как можно экспроприировать эстетику? — спросила Вера.

— Да запросто, — ответила Ася. — Теперь все бунтари, у кого пиар-менеджер грамотный. Любая свинья из телевизора говорит, что за ней ФСБ охотится, только найти никак не могут… Вы че, я считаю, у нас вообще не должно быть никаких комплексов из-за работы. Потому что проститутки сейчас все, даже воздух. Раз он радиоволны через себя пропускает.

— Ты как-то эмоционально все воспринимаешь, через сердце, — сказала Кима. — Тебя так надолго не хватит. И потом, контркультура — это другое.

— Что? — спросила Ася.

— Просто рыночная ниша, — пожала плечами Кима. — И не только у нас, а во всем мире. По-английски пишется «counterculture». «Counter» — прилавок. Контркультура — это любой товар, который собираются круто продать и кладут на прилавок у самой кассы. Лен, ты че молчишь?

— Читаю, — ответила Лена. — Непонятно, почему у них мат через многоточия, если они бунтуют.

— А чтоб аудитория шире была.

— Ага… А вот тут пишут — «яркий интеллектуал, экспериментирующий в зоне массового мейнстрима…» Это тоже контркультура?

— Нет, — сказала Ася. — Это один Абраша капусту рубит, а другой его пиарит.

Больше Лена не задавала вопросов, но все-таки ей стало интересно, что такое эта контркультура, поэтому она решила проглядеть вкладку полностью.

Вполуха слушая девчонок, она прочла главный материал — рейтинг «10 °Cамых Дорогих Б…дей Москвы с Телефоном и Адресом», а затем и комментарий к нему (комментатор вопрошал, по какой причине — внезапного нравственного преображения или временного упадка в делах — в списке отсутствует ведущий ток-шоу «Шапки Прочь!» Дроздовец), наморщилась на странную рекламу («Устали от городской суеты и шума? Две минуты, и вы в сосновом лесу! Бельевые веревки фабрики „Раздолье“), полистала статью о шансонье Шнуркове („Почему из всех борцов с диктатурой манагера именно этот продвинутый чегевара, знакомый многим состоятельным господам по искрометным песням на закрытых корпоративах, первым пустил о себе слух, что нехило поднимает на рингтонах? Да потому, что понял: в наши дни это единственный путь к тому, чтобы его рингтон действительно зазвучал на твоем iPhone 3G, дорогой манагер“), затем интервью с самим Шнурковым („автор песен „На…ри в П…ду“ и „Х…й в Г…не“ размышляет о тенденциях и метаморфозах новейшего российского кинематографа“), а потом — наверно, от утомительного контркультурного мата — почувствовала тоску и одиночество, закрыла мятежную вкладку и погрузилась в спокойный глянцевый омут „Женихов России“.

И сразу наткнулась на большую статью под названием «Последний русский мачо».

Она была посвящена олигарху Ботвинику, которого в ней называли «женихом России № 1». Лена ввинтилась взглядом в фотографию круглого крепыша с неестественным румянцем во все щеки — словно пытаясь просверлить в глянце прорубь и выудить из-под нее какой-то секретный код.