Валерий Казаков - Холоп августейшего демократа

«С ума можно сойти от их простоты и непосредственности. Подаяния тащат не стесняясь, конвертами шуршат чуть ли не в открытую, дамы на рабочем месте в полной боевой готовности. Не удивлюсь, если у неё под этой “мимо-юбкой” ничего нет», — провожая секретаршу растерянно-заинтересованным взглядом, подумал Енох.

«Ишь ты, как на чужое-то пялится, торопыга московская, — наблюдая за новичком, отметил про себя Ирван Сидорович. — Наприсылают сюда разных хлюстов, а нам с ними возись. Куй бу­дущие управленческие кадры себе же на голову. Это оне сейчас такие кроткие и застенчиво на чужих секретуток пялятся, а как пообвыкнутся да взлетят на верхние шестки, тут уж ничего хо­рошего от них не жди! Пройдут мимо и не заметят, да и на том спасибо, хорошо, коль не нагадят! А вот то, что ты, субчик, на Индиану с пусканием слюней глядел, про это мы непременнейше просигнализируем кому следует».

На рабочем столе секретарши что-то запиликало, завздыха­ло. Она впорхнула в приёмную, сноровисто взяла трубку, вни­мательно её выслушала и, повернувшись к Еноху, с многозначи­тельной улыбкой сообщила:

— Вас ждут. Прошу оставить в приёмной мобильные теле­фоны и пейджеры.

— Пока не обзавёлся, — с ответной всепонимающей улыб­кой отозвался Енох и прошёл в высокий кабинет.

5

Машенька проснулась поздно. Почти всю ночь они прого­ворили с тёткой. Ах уж эти женские разговоры! Сколько в них всего самого-самого! Как они будоражат душу, как сладостно по­рой дают волю слезам, как трогательно вырывают из груди дол­гие вздохи! Кто не испытывал на себе их сладостные чары, тот или чёрств или обделён великой благодатью душевного родства. Долгие часы обращаются в краткие мгновения, когда, казалось, только что взошедшая луна пророчит нескончаемую ночь, а гля­ди же ты — уже предрассветно заливаются птахи и вовсю золо­тится набухший новым светом восход, а разговор всё не кончает­ся и не кончается. И вот в результате уже белый день на дворе, а веки ещё смежены, и сон отпускать не желает, и уступать место жужжащему назойливой мухой утру не спешит. Разгоревшееся солнце медленно плавится в полуденном мареве, и надо пробуж­даться, а уж как не хо-о-чется...

Девушка потянулась всем телом, вдохнула полной грудью, задержала дыхание, длинно выдохнула и только потом открыла глаза и села на кровати, поматывая из стороны в сторону слег­ка тяжеловатой головой. Окно так и осталось открытым, только тонкая сетка от комаров выгибалась, словно парус, и казалось, что не воздух колеблет тонкую ткань, а тугие потоки солнечного света. В памяти всплыл ночной разговор, и Машенька немного загрустила. Так непривычно, что она уже не ребёнок, что через четыре дня ей восемнадцать и впереди сложная, пугающая неиз­вестностью взрослая жизнь, замужество, дети, свой дом и какие- то новые хлопоты. Она встала, подошла к зеркалу, придирчиво себя осмотрела и, оставшись вполне довольной своими правиль­ными формами и покатостями, отправилась умываться.

В столовой было тихо и прохладно. Дворовая девушка Даша, с которой у Машеньки была старая дружба и ещё детские общие секреты, быстро собрала нехитрый завтрак.

— Вы, барышня, не наедайтесь, через полтора часа обед. Хозяйка велела вас разбудить к столу, а вы вон сами раньше встали.

— Дашка, я тебя когда-нибудь поколочу! Что это ещё за «ба­рышня»?! Мы все русские люди, и все перед нашим Богом равны!

— Перед Богом, может, мы и равны, Мария Захаровна, а вот перед вами и тётушкой вашей мне равняться как-то не сподручно будет. Вы — баре, а я — простая крепостная девушка.

— Ну, Дашенька, что ты несёшь? Мы же с тобой подружки, вспомни, сколько всего и всякого нас связывает! Или ты нарочно это затеяла, чтобы меня позлить?

— Да полноть, что же это я вас спросонья-то злить буду? Просто детство детством, а жизнь жизнью. Мне вон Полина За­харовна с утра велели поступать в полное ваше распоряжение и быть неотлучно с вами, так что с сегодняшнего дня я — ваша личная служанка.

Девушка заплакала.

Маша отбросила салфетку и, выскочив из-за стола, обняла девушку.

— Что это ещё за глупости такие? Перестань сейчас же! Дашенька, да это я сама вчера вечером попросила тетушку по­зволить мне почаще бывать с тобой, учиться у тебя рукоделию, стряпне, ну, и всему такому, ты же знаешь — я полная неумеха. Прости, если я тебя этим обидела. Ей-богу, я этого не хотела...

— Да неужели я против учить вас всему и помогать во всем? — продолжая шмыгать носом, сквозь слёзы отвечала Даша. — Нет, вы ничего такого не подумайте. Мне это радостно, да и привычно, чай уже столько лет вместе. И интересно мне с вами, вы вон учёная, не то что я — пятилетку бесплатную окон­чила и всё, а далее-то у родителей достатка двоих учить и не хва­тило. Вы же знаете, брат полную школу окончил и сейчас в гу­бернском городе в академии учится. Не с того я плачу, что велено мне при вас состоять, а с того, что вы вон погостите и подадитесь обратно в заграницы, и мне тогда с вами ехать надобно будет. А мне нельзя ... — девушка опять заплакала.