— С опохмельецем вас, Урза Филиппович, — принимая опустошённую и ещё потную от холодной водки стопку, произнёс, кланяясь, Ирван Сидорович Босанько, самый близкий к Генерал- Наместнику человек. Каких только сплетен о нём не ходило в округе! Но об этом после. А сейчас утро генерала.
— Душу, Ирван, стопкой не обманешь! Давай-ка, наливай ещё одну и баста! Всему своё время, выпью вторую и убирай эту губительницу полнозадую с очей моих, — он сделал пальцами кокетливую «козу» зелёной старинной бутылке, из которой неизменно пил уже лет двадцать, заставляя подчинённых держать бутыль всегда полной и охлаждённой.
— Ну, две только на поминках пьют, Урза Филиппович, — не давая передохнуть, Босанько подал и третью.
— Уговорил, уговорил, ты и столб телеграфный уговоришь. Эх-ма, — генерал опрокинул и третью, — крепчает с каждой рюмкой змеево отродье. Всё, одеваться и — в представительство.
Представительство Генерал-Наместника располагалось в сером, неприметном, приземистом здании с четырьмя квадратными колоннами, как-то куце приютившемся среди жилых многоэтажек на одной из пыльных обшарпанных улиц центральной части окружного города. Пустынный неухоженный двор более походил на армейский плац с фигурными асфальтовыми заплатками. Говорят, в этом здании когда-то давным-давно размещался банк и публичный дом одновременно, и граждане могли получить причитающиеся им по вкладам проценты в натуральном, так сказать, исчислении — услугами девиц с пониженной социальной ответственностью. Заведение процветало долгие годы, а потом растворилось в свежем воздухе перемен вместе с денежками вкладчиков, оставив за всё расхлёбываться бедных проституток. Внутри всё так и осталось — широкая мраморная лестница, паркет, в правом, меньшем, крыле на втором и третьем этажах — просторные кабинеты и офисы бывшего банка, в левом — крошечные рабочие комнатки жриц любви. По невесть кем заведённой традиции в главном представительском здании особого округа на стенах коридоров устраивались выставки аборигенных художников, из-за чего казённое здание временами принимало диковатый вид и походило то на вертеп хакасских разбойников времён Чингиз-хана, то на стойбище алтайских шаманов.
Как и каждое уважающее себя казённое заведение нового времени, Представительство выполняло представительские и координирующие функции, ни за что не отвечало и ничем не руководило, то есть, фактически, ничего не делало. Конечно, скажи вы это вслух в коридорах власти, вас бы вмиг скрутили в бараний рог. Как так, почти полтысячи человек и ничего не делают?! Такого быть не может! Они же все ежемесячно получают жалование, разные там надбавки и премии, доплаты за секретность и выплаты за особые условия труда, пайковые, проездные, командировочные и прочие, прочие, прочие. Вернее, не прочие, а наши кровные, которые ежемесячно другие их братья-чиновники исправно выворачивают из народного кармана! Можно было бы и так воскликнуть, да вот некому. После великой бюрократической революции, которую при Втором Преемнике учудил мыслитель мирового масштаба и, как водится, выдающийся государственный деятель Дионисий Козел, чиновники окончательно одолели народ и победили здравый смысл, благо, козлиное семя упало на веками удабриваемую и обработанную почву.
Рабочий день Генерал-Наместника начинался с приёма докладов. Первым, как правило, заходил Мустафий Муфлонович Склись, генерал на выданье, ведавший в округе курированием всяких пакостей и напастей, человек скрытный и коварный.
— Позвольте, Урза Филиппович, — с исполненным достоинства полупоклоном просочился в кабинет Склись...
— А чё тут позволять, когда ты уже здесь. Садись, докладывай!
— В целом обстановка в окуёме стабильная, за истекшие сутки никаких нештатных ситуаций не было. В Чулымском уделе опять начала выть собака...
— Что, уже полнолуние?
— Так точно-с. В том же уделе продолжают пошаливать лихие люди...
— Кто такие? Учреждено ли разбирательство по факту творимых ими безобразий? Да, а что они творят-то в самом деле?
— Разбирательство и следствие учреждено ещё в прошлом годе, да результатов пока никаких нет. — Видя насупленные брови начальствующего, предвещающие начало разноса, Мустафий Муфлонович поспешил оправдаться: — Да нет в том нашей вины. Удел тот убогий, украйний, на самом отшибе, там какой только нечисти не ошивается: и беглые, и уйгуры, и разбойные шайки хакасов, и переметнувшиеся к сяньзянцам шорцы. И опять-таки уже скоро как девять месяцев нет над уделом государственного догляду...
Читать дальше