Леонид Бородин - Бесиво

Федор Кондратьевич, изображая изумление, распрямлял тысячу морщин на желтом от старости и курения лице, глаза выпучивал до признаков базедовой болезни, по-актерски вздымал руки над головой…

— А теперь он народный самородок, художник-примитивист! Ведь слово-то какое! Чисто оскорбительное, не иначе. Примитивист! То есть попросту — дебил! А? И на нем, представляете, нынче вся экономика района держится. Нет, вы поговорите с этим самородком! Ничего, кроме мычания и кряканья, не услышите. В словарном смысле он, с тех пор как его этот проходимец Черпаков сделал знаменитостью, полностью деградировал…

Меня-то как раз интересовал «этот проходимец» Черпаков Сергей Иванович, единственный оставшийся в живых из судейской троицы, еще совсем недавний бывший народный заседатель в скандальном процессе над фермером Андреем Рудакиным из деревни Шипулино. В столицах теперешние превращения людей, конечно, тоже весьма чудесны, но их чудесность чаще всего несколько абстрактна. К примеру, вчерашний лаборант становится министром. Ну так этого лаборанта в лицо и лично знали единицы. Незнавшие имеют право предполагать, что он был суперлаборантом, потому и стал министром. Или осветитель второстепенного театра оборачивается миллионером. А его кто знал? Только пожарник. Остальные, и рядом будучи, в упор не видели. Отчасти отсюда и покойники. Смотрит один превращенный на другого и говорит: «Да ты кто такой? Вот я себя знаю, а тебя, нахалюгу, отродясь…» И — бах! бах! И для форсу контрольный в самую думалку.

В районном городишке, тем более где ни поездов, ни пароходов, там все иначе. Кто такой народный заседатель районного суда? Ни к суду как к процессу, ни к народу как к обществу — никакого отношения. Полнейший ноль. Все его знают и понимают, как ноль. И вдруг этот ноль вроде пластилиновой мультяшки начинает обретать формы одна другой чуднее. И что откуда берется?! Сперва берется движение. Начинает мелькать. То вдоль улицы, то поперек. Потом берется голос. Никто ведь даже не подозревал, что умеет говорить. Люди рты разевают от удивления, а ему, чебурашке, того и надо. Через рот в два раза слышнее, чем через уши. «Дам!» — говорит опассионаренный ноль. «Ам!» — отвечает естественным рефлексом удивленный народ. Не верит, презирает, но рефлекс первичнее веры и презрения. И в том не специфика районного народа, но особенность географическая: городок без транзита, где человечий интерес весь внутри себя, где в каждом квартальчике свои, остающиеся не известными миру шекспирианы, не востребованные не только литературой, но зачастую даже милицией…

Мы встретились с Федором Кондратьевичем Лытовым, пенсионером и районным поэтом, в крохотной прихожей редакции «Знамя ленинизма» по предварительному звонку, когда после заверения в моей безусловной патриотической политориентации он и назначил время и место встречи. В свои шестьдесят пять Федор Кондратьевич был весьма крепок, костист и даже кудреват. Борцовые качества крепко впечатались в чертах его угловатой физиономии. Он был определенно симпатичен, и, когда жал мне руку, как товарищу по борьбе, я испытал угрызения совести, поскольку мой интерес к нему носил откровенно корыстный — литературный характер.

— Вот! — сказал он торжественно, впечатывая мне в ладонь листки со стихами. — Сегодня они у меня не отвертятся!

Кивнул злорадно в сторону кабинета редактора газеты.

— Ну объясните мне, тупому провинциалу, как это: некто, в сути ничтожество, ничего не имел, ничего не создал и не изобрел — и вдруг миллионер, олигарх, говорит: надо уметь делать деньги, и все с ним соглашаются, жмут руку, про политику советуются… Нет, может, я просто не в курсе? Какое-нибудь приличное объяснение такой факт имеет или нет? Вы ж там, в Москве… это ж все у вас на глазах… Ну есть объяснение, чтоб я на этих олигархов смотрел не как на воров обыкновенных? Ведь если я смотрю как на воров, я же справедливо хочу, чтоб их всех к ногтю, а мне, может, неприятно хотеть кого-то к ногтю! Так как мне быть? Ну хамство! Высшей меры хамство! Они ж даже не оправдываются. Считают, что я, как говорится, ноль без палочки, на мое мнение и понимание им чхать с колокольни! Я для них быдло завистливое. Я же — нет! Я просто понять хочу! Имею право наконец! Если все дело в экономических фортелях, которых я не понимаю по необразованности, тогда будь добр, объясни, я необразованный, но не дебил, пойму! Или как? Как у Блока? «В заколдованной области плача…»? Так вот: плача в заколдованной области экономики, уж поверьте, народ знает цену своим слезам…