Леонид Бородин - Бесиво

Первыми начали невзлюблять Мишку колхозные вдовушки и девки-перестарки. Он, этот чудила, любовные дела исключительно со своей костлявой Надькой имел, а всем прочим, кого бабья тоска до болезней доводила, одни подмигивания да намеки неприличные, а дела — никакого. Потом начальству надоел со всякими бесполезными придумками. У начальников тогда еще не было ни машин, ни мотоциклов, так уговорил купить рысака и коляску на мягком резиновом ходу, а сам как бы извозчиком. Ухнули добро на рысака, а он побегал по колхозным дорогам колдобинным, да и поломал ноги, а как списывать?

Мужиков деревенских, целых и калеченых, тоже на всякие глупости подбивал. Уговорил речку их, мелководную и чернодонную, что протекала наискось деревни и утекала в другую речку, что чуть больше, перегородить в узком месте, с дальних озерец карасевых мальков натаскать, вот тебе и своя рыба в деревне. В воскресные дни да по вечерам сооружали мужики, да и бабы тоже, дамбу из земли и глины, и соорудили, но пустячка не учли, что в том самом месте сток с фермы. По весне особенно стекало дерьмо коровье в речку, разбавлялось само по себе течением, и ничего, скупнуться можно, и даже пескари водились, иные ладошки покрупней. А как перегородили, первой же весной, еще до всяких мальков, такой вонятиной поперло на деревню, с подветру, значит, что какие там мальки, если даже утки только крякали противно, а в это озерце вонючее не лезли. И когда разобрали и воду вроде бы спустили, дерьмо осело по берегам да на дне и все лето смердило.

Кажется, после того сдвинулся в запой Мишка Рудакин и в рабоче-человечье обличье так и не возвратился. По похмелью перевернулся с трактором и шею себе сломал смертельно.

Надька, жена его, неделю ревьем ревела, работала и ревела, и ничья жалость в пользу не шла, пока сама не успокоилась и на парней-безотцовщину душу не направила.

Рудакинские сыновья еще с мальцовского возрасту уже разнились постороннему глазу. Старший, Андрей, тот, без спору, в мать пошел. И работящий, и ко всякому крестьянскому делу сообразительный, к дому заботливый. Как Галинка-сестра замуж вышла в деревню, что через деревню, почти рядом с районом, так стал Андрей первым помощником матери, которая по смерти мужа тощала с каждым годом, но вкалывала, как и прежде, без передыху.

Младший, Санек, Сашок и просто Саня, тот не иначе, как весь с отца скинулся. В школе — в деревне в ту пору еще школа была четырехкласска — учился лучше брата и ни в одном классе по два года не просиживал в отличие от Андрея, за что и имел поблажку от матери по домашним делам. Но проказничать начал, как только путем говорить научился. Дома проказничал с разными прикидонами. С теми же курами. Их было с десяток да петух-красавец. Какая задача была? Прежде чем в школу убегать, Андрей по корове ответственный — в стадо отогнать. А Санек? Ему надо кур общупать. Какая с яйцом, ту в курятнике оставить, какая — без, та гуляет. Общупать — это курицу под мышку хвостом вперед, палец засунуть, откуда яйцо вылупляется, если яйцо есть, палец не ошибется. Однажды решил придурнуть, сделал вид, что по ошибке, и петуха прощупал, засунул ему палец в задницу, да так глубоко, что сперва петух перья начал терять, на кур только вскакивал без всякой пользы, а потом совсем зачах, пришлось рубить голову и в суп. Конечно, соседский петух соседей в обиде не оставил, только чужой — он и есть чужой. Пока нового цыпленком взяли, пока дорос до своей работы — одни потери.

Или корове в сено белены поднакидал, посмотреть, что будет. С человеком известно что. Иной пацан нажрется опять же для интересу и сперва вроде человек человеком, только щурится все время, будто вшей высматривает, потом, значит, вши ему и вправду чудятся, начинает со всех снимать и ногтями давить. Если мало выжрал, на том дело и кончается, но если пережрал, так диковать начинает, только хватай да связывай. Молоком отпаивали. Как отпаивали, не помнит, но гордится. Еще бы! Лишнего молока ни у кого. Лишнее в сметану, потом на масло, а масло — на сдачу государству. Попробуй не сдай что положено! А тут — отпаивали!

Но эта мода быстро прошла. Отцы и матери, кто без отцов, приемчик такой придумали: прежде чем отпаивать, «беленному» секли ремнем задницу до кровяных полос, а потом уже за молоко… Тут шибко не погордишься.

А корова? Корова не человек, она умная, в ней ум весь как есть на жизнь настроенный, а не на всякие фокусы, — жевнула пару раз да выплюнула. Мать в сене белену нашла, Саньку пытала, в стайку накидал или на сеновал. Санька признался, что только в стайку. Собрали, сожгли.