Николай Север - Фёдор Волков.Сказ о первом российского театра актёре.

Козицкий рассказывал про него Фёдору. «Однажды дворянские вертопрахи заспорили. Один другому толкует: «Дворянство должно по чину даваться: достиг по службе чина — будь дворянин». Другой в крик: «Подлому сословию ни по службе, ни по чинам дворянства давать нельзя!»

Вскочил Мотонис, глаза горят: «Подлого нет у меня никого! Земледелец, мещанин, дворянин — всякий из них честен и знатен трудами своими… Подлы только те, что имеют дурные свойства, производят дела, законам противные!»

Ох, тут поднялось!.. Словно медведь без огляда лапу свою в гнездо осиное сунул!»

Сказывая это, Козицкий смеялся, лукаво посматривая на Мотониса… Нрава веселого был Григорий Васильевич, не унывал никогда. Мотонис молчал, молчал и сам хохотать принялся…

Как-то вечером шли вдоль Невы-реки. Мотонис обо всём спорит посмеиваясь, а то в досаде через край, перекипая, плещется… Козицкий смеётся:

— Философы больше надеются, нежели желают. Как, Фёдор, а?

— Из меня философ плох, — голова курчава.

Копыта по мостовой зацокали, ражий молодец конной гвардии проскакал, рукой махнул…

— Алёшка Орлов. Этот «в люди» выйдет. Красив сатана!

— Конь его красит, — опять закипел Мотонис, — вон она грива да хвост какой!

— Быть при дворе в фаворе ему!

— Кому, коню?!

— Какому коню… Алешке!

Не вытерпел Фёдор:

Ну и хохотали же… И они и луна — бесстыжая баба, — речи скоромные слушая, рот до ушей растянула.

— Молодец, Фёдор! Из тебя не только актер великий, но и пиит, может статься, когда получится!

— И будет всех знатных пиитов у нас на Руси трое!

— Как это так?

Смеётся Козицкий:

— Вчера Сумароков к Баркову Ивану Семёновичу, что в академии не званьем, а больше похабством в виршах своих знаменит, пристал: «Кто в России лучший пиит?» Ну, думаю, льстя ему, скажет Иван Семенович: «Сумароков!» Как же бы не так! Первый в России пиит, говорит, — Ломоносов, а второй буду я. Сумароков и слов не сыскал на ответ, ушёл. И опять хохотали и шли, держась за руки, вдоль реки Невы, молодые да озорные…

Несмотря на все трудности, неустанной заботою Ломоносова университет в Москве учредили. В Москве, где, как говорил Александр Петрович, «улицы аршина на три невежеством вымощены». Года ещё не прошло, русский театр в столице открыли, а ещё год миновал — Академию художеств…

Сиверсы разные в крик: «Немцы-де русских во всём превзошли, надобно русским ума у них одолжаться, свой в пренебрежении кинув!»

Фёдор смеётся: «Якова из лаптей добротных русских так и не вытряхнули. Сам, когда надо будет, переобуется…

Богатства в народе край непочатый! А в пустых головах никому надобности нет — пусть гудят на ветру».

Херасков да Мелиссино, те, что когда-то сами, в корпусе обучаясь, в «трагедии» выступали, назначены были ведать университетом московским. В нём театр открыли да, мало того, актерскому ремеслу обучать студентов начали наряду с другими науками. Время другое настало! Яков наседает на Фёдора: «Расин нам как прошлогодний снег надобен, а Мольер вроде нас с тобой — не во дворцах начинал, а по ярмаркам. Вот бы его к нам — наделали б дел!» Ну и «взяли» Мольера в ватагу. У подъезда карет не видать, в креслах звезд да париков не приметить. Сиятельные в операх да на французской комедии, без них веселей. Озорно грохочет народ бесчиновный, глядя на плутни Скапена. Клянет Тартюфа почём зря, на Журдена плюёт — эка невидаль в дворянах ходить!

Наслышав об актерках университетских, повелела царица лучших привезти в Санкт-Петербург.

Средь московских умельцев актёрка театра университетского — Татьяна Михайловна Троепольская.

Кончили пьесу, занавес опустили, а Фёдор стоит, словно всё ещё голос далёкий слушает… Очнулся, смотрит — сидит девчонка изнеможенная, обессиленная, словно птица, насмерть подбитая. Авдотья у ног её приютилась, руки ей гладит, плачет несуразно и горько…

Обнял Фёдор Татьяну, поцеловал: здравствуй, наша первая русская актёрка!

Разноголосица хороша лишь на птичьем базаре, там снегири да пеночки заливаются, скворцы по-своему, щеглы по-особому, канарейки совсем не по-русски стараются. Не понять птичью бестолочь, а хороша! Так то птицы, а тут… Сумароков и Фёдор от разноголосицы меж собой в изнеможенье впадали. Дворянин в крик: «Театр партикулярный — кому он нужен!»