Ирина Волчок - Журавль в небе

— Некоторые, — не сразу ответил он. — Но я надеюсь, что со временем научусь читать все. Или ты сама мне о них расскажешь.

Она неопределенно хмыкнула и пошла от дома, искренне надеясь, что он не прочтет мысль, которая только что пришла ей в голову: наверное, ей не надо было сюда с ним приезжать. Эта неожиданная мысль сопровождалась безотчетной тревогой и какой-то неловкостью, она не понимала, откуда эти тревога и неловкость, обвиняла себя в том, что видит скрытый смысл там, где его сроду не было, и смеялась над собой за то, что боится осложнения отношений… Сама эти осложнения выдумывает, а потом сама и боится. Не школьница, чай, могла бы уже попроще относиться ко всему происходящему. И потрезвей оценивать себя как объект интереса представителей противоположного пола. Ведь в этом все дело, правда? Все дело в том, что она впадает в панику каждый раз, когда видит, как меняется взгляд, направленный на нее, когда слышит, как меняется голос, обращенный к ней. Вот и дует на воду. А на самом деле ничего нет, никаких причин для паники, и все будет хорошо, открыто, по-дружески.

Так, размышляя о собственной глупости и стараясь забыть о тревоге и неловкости, Тамара добрела аж до деревни на том берегу пруда. Всей деревни было — одна улица да десяток домов, и из того десятка хорошо, если половина была обитаема. Она шла вдоль улицы, поглядывая на забитые окна и заросшие крапивой дворы, и вдруг поймала себя на том, что прикидывает, можно ли скупить всю эту деревню оптом, а потом кое-что снести, кое-что перестроить, кое-что просто как следует отремонтировать, — и тогда деревня может стать вполне приличным коттеджным поселком. Электричество тут есть, даже газ есть, и, кажется, телефонный провод вон в тот дом тянется… Земли тут — немерено, вокруг каждого дома соток по пятьдесят—шестьдесят, и никаких колхозных полей рядом, и дорога не насмерть убитая. От города далековато, но покупателей можно будет найти. Не из самых богатеньких, но и не из голытьбы. Надо на эту тему подумать как следует…

— Здрастути!

Голосок был тоненький, совершенно детский, а интонация — командирская, будто не поздоровались, а окликнули: «Стой! Кто идет?» Тамара обернулась: из-за штакетника выглядывала крошечная старушка, просто какая-то игрушечная, наверное, на полголовы ниже Тамары. На старушке был красно-белый спортивный костюм, а на голове — ситцевый платочек неожиданной расцветки: по светло-фиолетовому полю — зеленые слоники с большими желтыми ушами.

— На пеленки брали, — сказала старушка, почесала висок под платочком крошечным сухим пальчиком и покрепче затянула узел под подбородком. — Правнучка у меня родилася. Правнучке пеленки пошили, а мне матерьял остался, много матерьялу было-то. Так я его на платок пустила. А чего? Ношу. Кто меня тут видит… Правильно я говорю?

— А… да. — Тамара даже не удивилась тому, что и совершенно неизвестная старушка, по-видимому, тоже читает ее мысли, — так она была потрясена зелеными слониками.

— А костюм от правнука, — выжидающе помолчав, продолжала старушка. — У меня еще правнук есть, большой уже, ему скоро одиннадцать. Вырос из костюма-то. Как они щас быст-ро растут, одежи не напасешься.

Старушка замолчала и опять ожидающе уставилась на Тамару веселыми голубыми глазами.

— А вы тут одна живете? — спросила Тамара для того, чтобы поддержать беседу.

— Ну где ж одна? — Старушка обрадовалась вопросу, оживилась, засияла румяным и сильно загорелым личиком. — Нас тут еще полно! Через дом Марковна живет, у ей каждое лето вся родня. Вот щас школа закончится, так всех и привезут — и дочкиных, и племянниковых, и всех. На том конце — Митрий Степаныч со своей Таисией. Обое живы, скрипят потихоньку, слава богу. К им никто не ездит, у их все свои рядом — дочка в Ягодном, это там, за карьером, километров семь будет… Да ты ихнюю дочку знаешь. Она ваш дом убирает, ее Семенович твой за деньги нанял. Верка ленивая, среди недели и не ходит почти, так, если только цветы полить. А один раз после гостей убрать — это разве ж работа? За такие деньги у нас и дом построют, а не то что раз в неделю за гостями… Если бы еще хозяйство какое, а то ни кролей, ни курей, ни огороду! Вы бы хоть картошку посадили! Тута земля — самая для картошки. У меня тридцать соток посажено. Ты своему-то скажи, пусть не ленится, земля работу любит. Когда огурчики и помидорчики со своего огороду — это никакого сравнения с купленными. А нынче-то разве накупишься? Цены-то нынче, а? То-то и оно.