Томас Пинчон - V.

Подошел пианист по имени Харви Фаццо.

– Юнис интересуется, – сообщил он МакКлинтику, – можно ли побыть с тобой наедине.

Значит, девчонку на кухне зовут Юнис.

– Нет, – сказал МакКлинтик. На дереве началась возня.

– У тебя жена в Нью-Йорке? – доброжелательно спросил Харви.

– Вроде того.

Вскоре пришла и сама Юнис.

– Я принесла бутылку джина, – сказала она умоляющим гоном.

– Занялась бы чем-нибудь более приятным, – ответил МакКлинтик.

Он не взял с собой даже простенькой дудки. Он смирился с тем, что в доме началось импровизированное музыкальное представление. Такие джем-сейшны ему не слишком нравились; его собственные были иными, не такими буйными; собственно говоря, они были единственным положительным результатом спокойного послевоенного отношения к жизни, умения уверенно и точно извлекать звук из инструмента, четко с ним взаимодействовать. Словно целуешь девичье ушко: рот одного человека, ухо другого – но оба все понимают. Он остался под деревом. Очнулся лишь когда басист с девушкой спустились вниз и мягкая ступня в чулке надавила МакКлинтику на поясницу. После этого (уже под утро) он избавился от страшно разозленной на него Юнис, вдребезги пьяной и изрыгающей проклятия.

А ведь в прежние времена он бы развлекся с ней не задумываясь. Жена в Нью-Йорке. Хо-хо.

Когда МакКлинтик добрался до дома Матильды, Руби была там. Он едва успел. Она паковала внушительных размеров чемодан. Еще четверть часа, и он бы ее не застал.

Она набросилась на МакКлинтика, едва он появился в дверях. Швырнула в него комбинацией персикового цвета, которая повисла в воздухе на середине комнаты и печально спланировала на пол, пройдя через косые лучи почти закатившегося солнца. Они проследили, как ткань приземлилась.

– Не переживай, – сказала наконец Руби. – Я просто поспорила сама с собой.

И начала распаковывать чемодан, проливая потоки слез на все без разбора: на шелк, вискозу, хлопок, льняные простыни.

– Глупо, – закричал МакКлинтик. – Боже, какая глупость. – Ему хотелось кричать, он не мог этому противиться. И вовсе не потому, что не верил в телепатические импульсы.

– Да о чем тут говорить, – сказала Руби чуть позже, затолкав пустой чемодан обратно под кровать, словно бомбу с часовым механизмом.

Интересно, когда его стало волновать, уйдет она или останется с ним?

Пьяные Харизма и Фу вломились в комнату, распевая песенки из английских водевилей. С собой приволокли хворого и слюнявого сенбернара, которого подобрали на улице. Жаркие, однако, были вечера в этом августе.

– О, дьявол, – сказал Профейн в телефонную трубку. – Наши шумные друзья вернулись.

Через открытую дверь был виден лежавший на кровати странствующий гонщик Мюррэй Стэйбл, храпевший и истекавший потом. Девушка, спавшая рядом, перевернулась на спину. Полусонно бормоча, вступила в диалог с храпом. На шоссе некто, сидя на капоте «линкольна» 56-го года выпуска, напевал сам себе:

Август. Сезон оборотней.

Рэйчел поцеловала телефонную трубку. И как можно целовать неодушевленный предмет?

Пес, шатаясь, направился в кухню и с грохотом устроился среди примерно двух сотен пустых пивных бутылок, оставленных Харизмой. Харизма продолжал петь.

– Нашел, – заорал из кухни Фу. – Есть миска, эй.

– Плесни пивка скотине, – велел Харизма, так и не избавившийся от говора кокни.

– Да он вроде здорово болен.

– Пиво для него – лучшее лекарство. Собачьи капли. – Харизма захохотал. Через секунду Фу присоединился к нему, истерически захлебываясь и булькая, как сто гейш разом.

– Жарко, – сказала Рэйчел.

– Скоро будет прохладно. Рэйчел… – Но момент был упущен. Его «Я хочу» и ее «Не ц? до* слились где-то на середине линии в легкий шум. Иступило молчание.

В комнате было темно: в окне, выходящем на Гудзон, мелькали молнии, сверкавшие над Нью-Джерси.

Вскоре Мюррэй Сэйбл перестал храпеть, девушка успокоилась, и внезапно на мгновение все стихло, только плескалось пиво для пса в миске и доносилось еле слышное шипение. Надувной матрац, на котором спал Профейн, где-то пропускал воздух. Раз в неделю Профейн подкачивал его велосипедным насосом, валявшимся в шкафу Уинсама.

– Ты что-то сказала? – спросил Профейн.

– Нет.

– Ладно. Что происходит с нами под землей? Интересно, мы вылезаем оттуда теми же самыми людьми?