Татьяна Росней - Ключ Сары

И тут кто-то постучал в нее тремя короткими, отрывистыми ударами.

Бертран, мрачно решила я. Скорее всего, Антуан или Сесиль посоветовали ему позвонить или приехать.

Я представила себе, как внизу, в машине, сидит и ждет Сесиль. Представила себе ее замешательство. Нервное, напряженное молчание, которое воцарится в салоне в ту самую секунду, как только я сяду в «ауди».

Ну ладно, я им покажу. Я им все скажу, выдам по первое число. Я не стану разыгрывать из себя тихую и покорную французскую супругу. Я заставлю Бертрана сказать мне правду.

Резким рывком я распахнула дверь.

Но мужчина, стоявший на пороге, оказался вовсе не Бертраном.

Я мгновенно узнала его высокий рост, разворот широких плеч. Пепельно-седые светлые волосы потемнели от дождя и мокрыми прядями прилипли к голове.

Уильям Рейнсферд.

Ошеломленная, я сделала шаг назад.

— Я выбрал неудачный момент? — спросил он.

— Нет, — с трудом выдавила я.

Ради всего святого, что здесь происходит? Что ему нужно?

Мы молча смотрели друг на друга. С тех пор как я видела его в последний раз, в его лице что-то изменилось. Он выглядел усталым, изможденным. Его что-то мучило и угнетало. Он больше ничем не напоминал упитанного, загорелого сибарита.

— Мне нужно поговорить с вами, — заявил он. — Дело срочное. Прошу прощения, я не смог найти ваш номер телефона. Поэтому и приехал сюда. Вчера вечером вас здесь не было, поэтому я подумал, что лучше зайти еще раз, с утра.

— Как вы узнали этот адрес? — сбитая с толку, спросила я. — Он же нигде не зарегистрирован, мы сюда еще не переехали.

Из кармана плаща он вынул конверт.

— Адрес был указан вот здесь. Та же самая улица, которую вы упомянули в Лукке. Рю де Сантонь.

Я покачала головой.

— Все равно я ничего не понимаю.

Он протянул мне конверт, старый, с потрепанными и рваными уголками. На нем не было никакого адреса.

— Откройте его, — попросил он.

Я вынула из конверта тонкий, ветхий блокнот, выцветший рисунок и длинный латунный ключ, который с лязгом упал на пол. Он наклонился, поднял его и положил на ладонь, чтобы я видела.

— Что это? — устало поинтересовалась я.

— Когда вы уехали из Лукки, я был в шоке. Я все никак не мог забыть эту фотографию. Я все время думал о ней.

— Да, — протянула я, чувствуя, как в груди у меня учащенно забилось сердце.

— Я полетел в Роксбери, чтобы повидаться с отцом. Он очень болен, как вам, должно быть, известно. Он умирает от рака и больше не может разговаривать. Я позволил себе осмотреться, скажем так, и в его письменном столе нашел вот этот конверт. Он сохранил его, даже спустя столько лет. Мне он его никогда не показывал.

— Зачем вы приехали? — прошептала я.

В его глазах таилась боль, боль и страх.

— Потому что я хочу, чтобы вы рассказали мне о том, что произошло. О том, что случилось с моей матерью, когда она была маленькой. Я должен знать все. И вы — единственный человек, который может мне в этом помочь.

Я взглянула на ключ, который он держал в руке. Потом посмотрела на рисунок. На нем был неумело изображен маленький кудрявый мальчуган. Мне показалось, что он сидел в тесном шкафу, держа на коленях книгу, а рядом с ним лежал плюшевый медвежонок. На обороте выцветшими чернилами было написано: «Мишель. Рю де Сантонь, 26». Я перевернула несколько страниц в блокноте. Никаких дат и чисел. Короткие предложения на французском, написанные в форме стихотворения, неразборчивые и уже почти неразличимые. В глаза мне бросились отдельные слова: «концентрационный лагерь», «ключ», «не забуду никогда», «смерть».

— Вы читали это? — спросила я.

— Пытался. Я не очень силен во французском. Так что смог понять далеко не все.

В кармане у меня зазвонил телефон, и мы оба вздрогнули. Я нащупала трубку ставшими вдруг чужими пальцами. Это был Эдуард.

— Где вы, Джулия? — мягко спросил он. — Ей стало хуже. Она хочет вас видеть.

— Еду, — ответила я.

Уильям Рейнсферд поглядел на меня сверху вниз.

— Вам надо уходить?

— Да. Неотложное семейное дело. Бабушка моего мужа… У нее случился удар.

— Простите.

Он заколебался, потом положил мне руку на плечо.

— Когда я могу вновь увидеться с вами? Чтобы поговорить?

Я открыла входную дверь, повернулась, посмотрела на его руку у себя на плече. Было странно и трогательно видеть его на пороге этой квартиры, того самого места, которое принесло его матери столько боли и печали. И при этом понимать, что он еще ничего не знает, ничего не знает о том, что случилось здесь, случилось с его семьей, с его бабушкой и дедушкой, с его дядей.