Алексей Рыбин - Фирма

– Э-э… Погоди! – Толик быстро сунул пачку в карман. – Это мои. Твои – вот. – Он показал на полиэтиленовый мешок.

– Ах, вот оно что! А твои – это за что же?

– Он и у меня картину купил. Я, пока тебя не было, тоже тут порисовал…

– Серьезно?

Алжир широко улыбнулся, взял мешок, высыпал на стол кучку банковских упаковок, быстро сосчитал общую сумму.

– Три штуки. Не густо. Ладно, это в последний раз. Цены растут, мой юный друг! Растут! Теперь по пять сотен мы ему хер что отдадим. Понял?

– Ну…

– Не "ну", а точно так! Ты, значит, тоже художник?

– Ну…

– Харэ нукать! Отлично! У меня сейчас с фирмой прямые связи пошли. Безо всякого Бурова будем работать. А если захочет в долю войти – пожалуйста, только цены пойдут уже другие. Создадим группу. Сейчас фирму только группы интересуют. Творческое объединение… "Звери", например. Как, нравится название? Группа городских художников "Звери"! Звучит?

Толик промолчал.

– "Звери"! Кроме картин, будем делать перформансы…

– Чего?

– Перформансы… С музыкой, балетом… Скульптуры…

Алжир ходил по комнате и сыпал идеями, не слушая замечаний и вопросов Толика. Он полностью ушел в себя, словно находился под действием сильного наркотика.

– За границу поедем, в Штаты… Все схвачено, все круто! Воробьев поможет! На премьере фильма устроим шоу!.. Курехина привлечем, московских людей… Круто будет, я отвечаю!..

Так Толик вошел в группу Алжира "Звери". Целый год они работали не покладая рук – писали картины, изготовляли (другого слова Боян подобрать не мог) скульптуры из подручных материалов, в основном найденных на городских помойках, – и в конце концов на них стали обращать внимание на родине.

Между прочим, за рубежом они получили признание довольно быстро. Пока Боян малевал очередные "шедевры", Алжир вовсю мотался по Европе, "окучивая", по его собственному выражению, лучших галерейщиков, заводя нужные связи и даже порой получая заказы, а под них, разумеется, – авансы.

По ходу дела оба – и Алжир, и Боян – полежали по месяцу в психиатрической лечебнице на набережной реки Пряжки, и в их военных билетах проставили специальный код, обозначающий, что для обладателей этих документов служба в вооруженных силах исключена. О "Пряжке" у Бояна остались неприятные воспоминания. В отличие от Алжира, он старался не вспоминать о деталях обследования своего психического состояния. Алжир же, напротив, веселился и даже создал целую серию картин, бытописующих жизнь и нравы сумасшедших. Впрочем, эти картины мало чем отличались от остальных его произведений.

Иностранцы, с которыми Алжир водил знакомства, были людьми богатыми, добродушными и, по мнению Толика, совершенно невежественными. Разве здравомыслящий человек станет платить тысячи долларов за ту мазню, которую поставляла на европейский рынок группа "Звери"? Нет, конечно. А они, эти респектабельные знакомые ушлого Алжира, платили и просили еще.

Алжир и Толик организовали что-то вроде фирмы по скупке произведений своих ленинградских друзей. Среди этих друзей было много действительно настоящих художников, и работы их отличались от картин Алжира так же, как, к примеру, Храм Спаса на Крови отличается от песочных куличей, наштампованных ведерком пятилетнего бутуза.

Прелесть работы Алжира и Толика заключалась в том, что они возымели монополию на переправку работ ленинградских художников за кордон. Эту возможность предоставил им тот самый мент, который и купил первую картину Толика. Андрей Петрович Буров трудился следователем в Василеостровском РУВД. Что он делал на своей работе, Толик не знал, но догадывался, что Буров – фрукт еще тот, человек даже не с двойным, а хорошо если с тройным дном.

Судя по тому, насколько безнаказанно действовал Буров, насколько он был уверен в себе, у него имелись крепкие связи в КГБ. Для Алжира и Толика он был единственным, а главное, стопроцентно надежным и гарантирующим полную безопасность посредником по отправке за границу различных произведений искусства. Однажды, проанализировав все короткие деловые беседы с Буровым, Толик заметил странную закономерность в работе могущественного следователя: Андрей Петрович занимался только авангардом. Когда в мастерской уже разбогатевшего Алжира друзья-художники заводили разговоры об антиквариате, Буров делал такое лицо, что разговоры эти прекращались сами собой.

"У каждого свои причуды, – решил тогда Толик и смирился. – Авангард, так авангард". Этого добра у них с Алжиром только прибывало.