Array Array - Сюзи, «Лед Зеппелин» и я

Со временем нам разрешили его повидать. Сюзи поехала с родителями Зеда, а мы с Грегом навестили его на следующий день. Прошло полтора месяца после концерта. Налетело и миновало Рождество, и земля еще не оттаяла. В нас поселился какой–то трепет. Сюзи не позвонила рассказать, в каком состоянии застала Зеда, но его мать уверила, что он будет рад нас видеть. Мать Зеда была преисполнена любви к своему сыну. Как и его отец. Теперь, когда сына переехала машина, они не знали, куда деваться от любви.

Мы встретились с Грегом на автобусной остановке. Мы теперь уже не так дружили, но ради этого дня наши расхождения были забыты. Мы ехали в больницу, чтобы навестить Зеда. Самого клевого парня в школе, своего героя. И мы прихватили с собой фрукты: виноград, бананы, апельсины. В приемном покое мы спросили, где Зед, и нянечка проводила нас по коридору. В коридоре было очень светло. Мне стало неуютно. Я уже бывал как–то раз в больнице — по поводу перелома руки. Было больно.

Перед зеленой дверью нас встретила мать Зеда. Она обрадовалась нам и улыбнулась. Завела нас в палату.

Когда мы вошли, отец Зеда, сидя возле кровати, пытался с ложечки кормить детским питанием человека, которого я не узнал; странного вида юноша с головой, будто бы слишком тяжелой для шеи, никак не мог схватить ложку ртом. Картофельное пюре, смешанное со слюной, текло по его подбородку.

Это был Зед. Волосы у него были короткие — его побрили для операции. На черепе виднелись дорожки стежков. Зед был растянут на кровати, на нем были синяя полосатая пижама и синий халат. А я–то ожидал увидеть его в бекеше. С его правой рукой было что–то не то. Он держал ее, скрючив впереди себя, и она тряслась, как будто он не мог с ней как следует совладать. Иногда она дергалась и била по ложке, отчего новые порции еды проливались на уже изгаженное одеяло.

Я не мог понять, почему голова у него все время дергается. И лицо было другое. Он исхудал, но дело не только в этом. У него болталась челюсть, словно он разучился ее держать как положено. Еще не дойдя до кровати, мы с Грегом на миг окоченели. Мы с ужасом взирали на душераздирающее зрелище — на Зеда, на любимого нашего Зеда, который безуспешно пытался дотянуться ртом до ложки картофельного пюре, а его губы извивались, рука дергалась и слюни текли по подбородку. Его отец что–то бормотал — наверное, подбадривал сына — и все пытался его накормить. Широко распахнутые глаза Зеда горели, рот складывался в идиотическую улыбку, а голова моталась из стороны в сторону, явно непроизвольно.

Никто не сказал нам, что у Зеда тяжелое повреждение мозга. Он не мог больше вернуться домой, во всяком случае — в узнаваемой для нас форме.

На кровати лежала заводная пластмассовая игрушка — из тех, что могут заинтересовать четырехлетнего. Зед потерял интерес к ложке и попытался скрюченной правой рукой толкнуть игрушку.

— Тебя пришли навестить твои друзья, — сказала его мать.

Она ободрительно поглядела на меня. Я попытался улыбнуться в ответ, но сумел вытужить лишь гримасу, которая застыла у меня на лице, как посмертная маска. Зед, самый клевый парень в школе превратился в спастика.

Мы с Грегом стоим на автобусной остановке на Окинэрн–стрит, ждем автобуса до Бишопбриггса, а автобус все не идет. Мы ждем и ждем. Холодный дождь превращается в снег с дождем, ветер задувает его под козырек остановки, а мы смотрим оттуда на серый мир в полном отчаянии и хотим только одного — чтобы поскорей пришел автобус и увез нас подальше от больницы. Мы ничего не говорим. С тех пор, как мы вышли из больницы, мы не перекинулись ни словом. Кажется, не изобретен еще язык, способный передать то, что нам хотелось бы высказать. Я еще не стал взрослым, поэтому плакать мне стыдно. Я изо всех сил стараюсь не проронить ни слезинки. Когда на лицо мне попадает снег с дождем, я немного теряю контроль над собой, и слезы смешиваются со слякотью Глазго. Кажется, автобус не придет никогда. Мне еще не приходилось так долго ждать. Проносятся машины, обдавая нас ледяной водой из дорожных луж. Моя шинель намокла, отяжелела и висит на плечах бесформенным мешком, вода просочилась до моей «лед–зеппелиновской» футболки. Я надел ее, чтобы порадовать Зеда. Я думал, ему захочется увидеть кумиров. Он не узнал картинку. Я не уверен, что он теперь умеет читать. Он, на самом деле, не узнал нас, хотя его мать и пыталась делать вид, что узнал. Она заставила нас пообещать, что мы скоро придем еще.