Игорь Ефимов - Седьмая жена

Но когда нагрянуло Большое несчастье, когда из конторы один за другим стали исчезать клерки, бухгалтеры, машинистки, а потом пришлось уволить и секретаршу, тогда телефон превратился в исчадие ада, в белое чудовище, завывавшее посреди стола, в жадного дракона, пострашнее всех писем, сваленных кучей вокруг него, в вестника беды, которого хотелось утопить в унитазе.

Боль дошла до правого заднего зуба и остановилась, буксуя всеми колесами. Телефонная дребедень сливалась с ней, попадала в ритм, подпевала. Казалось, стоило убить одну, и вторая должна сгинуть сама собой.

Он снял трубку.

Тарахтенье газонокосилки за окном тут же заполнило образовавшуюся звуковую пустоту, подхватило боль на буксир, поволокло дальше.

– Энтони, не лги мне, не лги! – закричала трубка. Он узнал голос жены-1.

– Почему ты полчаса не давал ей взять трубку? Что вы там прячете? Опять сговариваетесь за моей спиной? Низость, гадость! Я мать, и у меня есть права. Мой адвокат уже все знает… Что? Не верю я, что ты только что вошел в дом… И тебя не касается, где я раздобыла твой номер, сукин ты сын!.. Знаешь ведь, как у меня сердце должно было изныть за три дня… Ну что тебе стоило позвонить и предупредить хотя бы?! Немедленно дай ей трубку, змей полосатый!

– Кому?

– Голде, врун несчастный! Дочери твоей, обормот. И моей, между прочим, тоже.

Он почувствовал, как в животе у него начал заплетаться узел страха.

– С чего ты взяла, что она у меня?

– Да ладно тебе, ну что ты… Подурачились, поиграли в прятки, хватит уже… Ведь глупо…

Она начала всхлипывать, но он понял, что она сразу поверила и что все крики, угрозы и ругань были лишь частью спектакля-заклинания, какие она всегда сочиняла и разыгрывала, когда чего-нибудь очень хотела. Или очень боялась.

– Она пропала три дня назад. Пошла на урок тенниса, с ракеткой и сумкой, сказала, что оттуда зайдет еще в библиотеку. Ни на теннисе, ни в библиотеке ее не видели. Полиция обещала навести справки, но при этом намекнула, что девятнадцатилетних они не разыскивают. Как тебе это нравится? Я-то сразу подумала, что она могла удрать к тебе, а ты назло не позвонишь. Три дня ушло на то, чтобы добыть твой телефон.

– А в колледж ты звонила? Подругам?

– Там уже каникулы. Я уверена, что она удрала к кому-нибудь из твоего гарема. Ей всегда больше нравилось у тебя, чем в родном доме. Конечно, папочка устраивал девчонке двухнедельный карнавал, кружил голову подарками. Простой и безотказный трюк. К тому же разнообразие – каждый раз новая мачеха. А дома что? Надо учиться, надо ходить к врачу, надо стелить за собой постель, надо пылесосить комнату, надо помогать по саду, надо нянчить младших. Одни сплошные «нады».

– Вы опять на чем-нибудь сцепились?

– О, этого я ждала. Теперь он меня же выставит виноватой. Да, если вежливо попросить унести из домашней оранжереи чужие растения, которые были там поставлены без спроса, есть очередное проявление родительского деспотизма, то я признаю себя виновной в деспотизме. А если доказывать свою точку зрения с излишним жаром – агрессивность, то я виновна и в этом. Тем более что спор-то был чисто академический. Тема: что вырастил в горшках вундеркинд-сокурсник – эвкалипты или марихуану? Такие развесистые кусты, вполне подсудное дело, года на четыре потянет. Так что можно считать, что да – мы сцепились накануне. Поэтому я хочу, чтобы ты выехал сегодня же.

– Куда?

– Я хочу, чтобы ты совершил полный объезд. Начни с той, которая живет в Питсбурге. Номер пятый – забыла, как ее зовут. Оттуда – в Вашингтон. Я почти уверена, что дальше ехать не придется. Голда всегда обожала твою вторую. И не мудрено. Ведь у нее есть все, чего нет у меня. Включая две бороды под мышками. Найдешь ее либо там, либо там. И привезешь ко мне в Детройт.

– Ольга, ты спятила. Питсбург, Детройт… Да у меня нет денег доехать до аптеки.

– Боже, что я слышу? Кто это говорит? Не тот ли это знаменитый богач-страховальщик, которому каких-нибудь два года назад ничего не стоило нанять частный реактивный самолет, чтобы слетать с новой дамой сердца на Гавайи? Не он ли нарожал дюжину детей и отдавал половину своих доходов на алименты? И за что же судьба его так страшно покарала, что нынче даже на скромный автобусный билет ему не наскрести нескольких долларов? На что же ты живешь, идол поверженный?

– Миссис Дарси снабжает меня всем необходимым. Она даже не берет с меня денег за флигель, в котором я живу.

Когда доходишь до самого дна унижения, когда падать дальше некуда, вдруг чувствуешь в собственном голосе какую-то перемену, сам слышишь его словно сквозь мутную болотную воду, но в то же время ощущаешь в нем неожиданную ровность. Дно все же твердое – на нем, по крайней мере, можно стоять. Или лежать. Но так, чтоб уж не шевелиться.