Нинни Хольмквист - Биологический материал

Нам не нужно было разлучаться из-за того, что Юханнесу надо было идти домой к своей постоянной партнерше. Ведь ею была я! Мы не могли съехаться и жить вместе; в отделении это было запрещено, — но мы могли ночевать друг у друга ровно столько, сколько нам вздумается. И на этот раз я не была «другой женщиной», я была просто Женщиной. Я наслаждалась этим. Господи, как я этим наслаждалась! Мы могли идти рука об руку с Юханнесом на глазах у всех, и все воспринимали нас как пару. У нас даже были общие друзья: Эрик, Алиса, Лена… Мы ужинали с другими парами. Для меня это было в новинку — быть приглашенной на ужин со своим мужчиной. Я больше не была пятым колесом в телеге, нет, я была такой же желанной гостьей, как и все остальные.

С Нильсом и с теми, кто был у меня до него, все было по-другому: мы никогда не встречались с друзьями, никто из их семей или знакомых не знал о моем существовании, и никто из моих друзей не знал о них. Не только потому, что у них были законные жены, но и потому, что то, что мы делали, не приветствовалось обществом.

Нильс, как и любой другой мужчина, который оказался бы на его месте, нарушал все возможные законы. Нильса и таких, как он, могли привлечь за притеснение женщин или за использование силы.

Нильс… Наши свидания обычно начинались с того, что он колол для меня дрова, или подстригал лужайку, или обрезал деревья, пока я на кухне готовила нам обед. Случалось, что он менял мне покрышку на автомобиле, чинил трубы и замазывал трещины на фасаде дома. А я выражала благодарность, надевая сексуальные наряды, готовя вкусный обед и красиво накрывая на стол.

Это было особое чувство — стоять на кухне в переднике поверх красивого платья, под которым было надето изящное нижнее белье, и готовить еду для моего любимого — моего настоящего мужчины, — пока он на холодном ветру колет дрова с такой легкостью, словно щелкает орешки. Нильс за час мог наколоть столько дров, сколько я за день.

Поменять зимнюю резину на летнюю он мог быстрее, чем я успевала снять одну покрышку. Быть избавленной от необходимости делать самой всю эту тяжелую и грязную работу — быть избавленной от необходимости потеть и испытывать боль в уставших мышцах — уже само по себе было приятно. Но дело было не только в этом. Когда Нильс возвращался в дом, усталый и потный, я давала ему новое полотенце и отправляла в душ. Когда он появлялся из душа в чистой одежде (которую он всегда брал из дома в портфеле), я уже заканчивала накрывать на стол. Случалось, что посреди готовки, слыша, как он радостно поет в душе, я замирала и словно втягивала в себя все происходящее, смакуя его на вкус. Я чувствовала себя живой, чувствовала себя нужной, словно мы на самом деле были вместе — Нильс и я. Словно мы нужны друг другу.

Все это было связано с сексом. Стоя на кухне в переднике и суетясь как самая настоящая домохозяйка, слыша, как трещат поленья на улице, или как работает мотор газонокосилки, или как стучит молоток, я предвкушала, как позднее Нильс будет с наслаждением поглощать приготовленные мной кушанья, наработав себе аппетит на свежем воздухе. Это было частью нашей прелюдии, такой же важной, как и сам секс. Если бы мы были настоящей парой, мы продолжали бы играть свои давно и навсегда выбранные роли. Нет, не в открытую, конечно, только наедине. Наедине мы позволили бы нашим телам, а не нашим мыслям решать, как нам жить.

Я нахожу красивыми мужчин, не боящихся демонстрировать свою физическую силу. И мне кажутся красивыми женщины, не боящиеся быть слабыми и женственными. Женщины, принимающие помощь от мужчин как должное. Я вижу в этом мужество, а мужество всегда красиво. Если мне нужно выбирать между телом и разумом, я выбираю тело. Если нужно выбирать между мозгом и сердцем, я выбираю сердце. С Юханнесом я могла сделать этот выбор открыто.

Спортивный эксперимент закончился. Мне дали отдохнуть несколько дней перед моей первой донорской операцией: я должна была отдать одну почку молодому студенту-медику. Мне было очень страшно.

Ночь перед операцией Юханнес провел у меня. Мы занимались любовью. Я плакала. Он пытался меня утешить.

— У меня только одна почка, — говорил он. — И я не замечаю никакой разницы.

— Дело не в этом, — всхлипывала я, — я боюсь не проснуться после наркоза. Я боюсь, что никогда больше тебя не увижу.

Какое-то время он молча смотрел на меня. Потом произнес:

— Рано или поздно этот день настанет, ты же знаешь. Мы оба знаем, и нам придется с этим жить. Но пойми, это произойдет не сейчас. Не сегодня. Не завтра.