Борис Минаев - Детство Лёвы

— Да пошли вы, — вдруг сказал Колупаев и резко распахнул окно. Оно, как оказалось, не было закрыто на задвижку.

Нам по щекам и по глазам ударил летний ветер, закричали птицы, облака оглянулись на нас и вся наша Пресня, вся Москва открыла своё лицо.

— Вот она, столица, — сказал Колупаев, сладко вздохнув. — Сверху-то красивая. А внутри?

Угрюмый дом за нашими спинами вдруг замолчал и перестал глухо греметь кастрюлями и отдаленно переливаться женскими голосами. Было совершенно тихо.

И я всё понял про время.

Папа давал мне по воскресеньям целый рубль.

Он оставлял его на кухне, на белом столе, а я брал этот рубль и уходил на детский сеанс, когда родители ещё крепко спали.

…Билет на детский сеанс стоил десять копеек.

Оставалось ещё целых девяносто.

Это были какие-то дикие, сумасшедшие деньги. Я тут же начинал их копить.

Копил деньги я, как правило, только в уме. Я прикидывал, что если каждое воскресенье откладывать ну хотя бы по шестьдесят копеек, то уже к концу месяца накопится целая трёшница. Её слабый болотно-зелёный цвет приводил меня в такой трепет, что, воображая трёшницу, я замирал от страха.

— Слушай, — взволнованно говорил Колупаев, глядя на мой рубль, — если у тебя отец такой добрый, ты давай копи… Копи давай, а там посмотрим! Может, новый мяч купим… И вообще.

Особенно я любил, когда отец оставлял на столе железный рубль. Это была огромная тяжёлая монета, совсем не такая, как сейчас. Наверное, ему не хотелось носить в кошельке или в кармане эту тяжесть, и он с лёгким сердцем с ним расставался. Железный рубль я нагревал в кулаке до такой степени, что он становился почти живым. Профиль Ленина, крупно и размашисто выбитый на лицевой стороне монеты — тоже мне нравился.

— Ильич! — уважительно восклицал Колупаев, глядя на профиль.

Хорош был также и железный полтинник, оттягивавший карман не хуже рубля.

Что касается бумажного, красивого, как рисунки Мавриной к русским народным сказкам, с синими водяными знаками и словами «один рубль» на пятнадцати языках народов СССР — то как раз этот нормальный рубль я не любил. Он был какой-то слишком лёгкий, и я страшно боялся его потерять.

— Ну хочешь, я понесу? — благородно предлагал мне Колупаев. Я отказывался. Плотная денежная бумага от моих рук становилось липкой.

Что же касается идеи накопить приличную сумму денег — она всё время отодвигалась куда-то вдаль. В чём тут было дело — я так до сих пор толком и не пойму. Внушительные двадцатикопеечные монеты, строгие пятиалтынные — пятнадцать копеек, медная мелочь, крошечные зловредные копейки — все они как-то несуразно болтались по моим карманам, потеряв свой счёт и вес. Колупаев гораздо лучше меня помнил все наши расходы.

— Подожди! — говорил он и вдруг останавливался как вкопанный. — Вот мы с тобой воду пили в буфете. Забыл?..

— Забыл! — обреченно говорил я.

— А ещё ты мне денег на табак добавил! Забыл?

— Забыл!

— А ещё мы на трамвае заплатили! Тоже забыл?

— Да ничего я не забыл!

— Ну тогда всё правильно!

…Однако порой отец неожиданно требовал финансового отчёта.

— Сдачу принёс? — небрежно спрашивал он меня, когда я приходил домой как раз к их позднему с мамой завтраку.

Я обреченно разворачивал ладонь, и он так же небрежно кидал взгляд на разрозненные деньги, которые сиротливо лежали на ней.

— Сходи-ка давай за хлебом! — вздохнув, коротко бросал отец.

Если сдачи не хватало даже на хлеб, в разговор иногда вмешивалась и мама.

— Ну вот послушай, — говорила она. — Ну вот ты взял у отца деньги. Он тебе зачем-то даёт целый рубль, но это его дело. Ну вот ты взял эти деньги, что ты с ними сделал? Отвечай.

— Я ходил в кино, — тихо говорил я. — Мы ходили в «Баррикады», там билет стоит пятнадцать копеек.

— Так, — удовлетворённо кивала мама. — Что дальше?

— Я заплатил за Колупаева, — ещё тише говорил я, — ему забыли дать деньги.

— Так! — ещё громче кивала мама. — Забыли. Очень хорошо. Что дальше?

— Мы ехали на трамвае.

— Так!

— Мы пили воду!

— Так! Сколько всего получается?

Я долго считал.

— Сорок четыре копейки…

— А у тебя?

Я опять разжимал ладонь…

— Марина, ну перестань, — ласково говорил папа, медленно забрасывая в рот кусочек яичницы. — Всё нормально. Я ему дал рубль. Пусть учится тратить сам. Пусть учится планировать свою жизнь.