Борис Минаев - Детство Лёвы

— Вот смотри, — Сурен для наглядности ставил мяч передо мной на землю и делал замедленные шаманские движения, смысла которых я частенько не понимал. — Вот Жаирзиньо. Коронный финт — раз-раз… И защитник за спиной! Понял?

— Не понял, — говорил я искренне, хотя мне не хотелось огорчать Сурена.

— Ладно, потом поймёшь. Пеле. Фантастический приём мяча на грудь. Ты видел Пеле?

— Видел, — неуверенно говорил я.

— А ты знаешь, сколько раз Пеле может делать вот так? — Сурен довольно ловко начинал чеканить мяч, легонько подкручивая его стопой и подбрасывая коленкой попеременно.

После десятого раза мяч обычно падал.

— Ну сколько?

— Ну сто… — неуверенно отвечал я.

— Двести! Триста! Четыреста! Тысяча раз!

Сурен замолкал, затаив дыхание и, глядя на меня блестящими карими глазами, расширенными от священного ужаса. Его вера в эту цифру была так велика, что он долго не мог говорить и крутил в воздухе руками.

— Ты понимаешь? — спрашивал он меня. — Что это значит? Пеле придаёт мячу такие вращательные движения, что мяч словно прилипает к его ногам! Это король футбола… Это король королей!

После непродолжительной паузы Сурен снова переходил к нам.

— Лёва! — говорил он убедительным голосом. — Ты должен часами работать, повышая своё мастерство! Понимаешь? Часами! Иначе всё напрасно!

— Сурен, — просил я его. — Давай поиграем.

— Давай, — соглашался он неохотно.

Играл Сурен плохо. Вернее, хорошо, но мало.

В детстве мама перекормила Сурена какими-то витаминами. Теперь по суреновской комплекции ему больше подходила тяжёлая атлетика. Но он страстно любил футбол и верил, что тренировки сделают своё дело и он ещё станет защитником.

— Ты видел Капличного? А Шестернёва? А Ольшанского? Это крупные люди! Это не какие-то там… — он неопределённо крутил в воздухе руками. — Защитнику нужен вес, чтобы крепко стоять на ногах.

На ногах Сурен стоял хорошо. Обвести его было действительно довольно сложно. Только Колупаев мог корпусом оттереть Сурена, да и то только на скорости. Не на скорости они начинали глупо толкаться.

— Судья! Штрафной! — орал Сурен.

— Я тебе дам штрафной, жиртрест! — свирепел Колупаев.

Мы встречались с Суреном рано. В самый солнцепек. Чтобы тренироваться. Сначала тренировали удар. Потом Сурен бил, а я принимал на грудь. Потом Сурен накидывал, а я бил с лета. Потом Сурен отдавал пяткой, а я бил с разворота.

Железная ржавая дверь трансформаторной с нарисованным на ней красным черепом и страшными словами «Опасно для жизни» — сотрясалась от Суреновых ударов и слабо вздыхала от моих. Грохот стоял дикий. Перед глазами плыли круги. Солнце пекло наши головы. Вся рубашка у Сурена была мокрой от пота. А мама покупала ему рубашки исключительно нежных цветов. Нежный голубой цвет Суреновой рубашки от жары страшно темнел. Превращался в тёмно-синий, предгрозовой. Но Сурен уже не обращал на это никакого внимания.

— Лёва! — кричал он. — Ну я же тебе говорил. Возьми мяч под себя, а потом бей. Не выбрасывай ноги вперёд! Ты делаешь одну и ту же ошибку!..

Смотреть на нас наверно было весело. Толстенький неуклюжий Сурен махал руками и кричал на весь двор. Но мы встречались рано. В самый солнцепек. Когда двор ещё спал. Над нами некому было смеяться.

Вся страсть армянской огненной души, как человеческий вулкан, выплёскивалась на меня. Я словно цепенел поглощенный этой лавой. Этим страшным потоком чувств.

По ночам мне начало сниться футбольное поле. Изумрудное. Яркое. Белые-белые ворота. И Колупаев в роли судьи. Почему-то он постоянно подставлял мне подножки.

— Колупаев, ты же судья! — задыхаясь от праведного гнева, кричал я ему во сне.

— А пошёл ты! — равнодушно отвечал он и показывал красную карточку.

Но это было не главное. Главным был стадион. Стадион ревел! Стадион выбрасывал флаги! Стадион готов был разорваться от счастья и воли, которая есть только в этой игре.

Я просыпался по утрам и мечтал о футбольном поле. Но никакого поля вокруг не было и в помине.

Хотя ворота в некоторых дворах стояли. Вообще вся Пресня, все её дворы были отравлены футболом. Кое-где играли на земле. Кое-где на траве. Ворота были самоделки, деревянные, из ржавых труб, из ящиков, из проволоки, скрученной втрое. Ворота висели на деревьях, или были двумя врытыми в землю столбами.

Но нигде не было настоящего стадиона.

Везде мастерство повышалось в условиях страшной скученности, толкотни и пылеглотания.