Борис Минаев - Детство Лёвы

Чёрные голуби жрали свою вечную баланду, и брезгливо миновав их урчащую стаю, мы с Колупаевым направились к нужной нам точке.

— Сюда! — дёрнул меня за рукав Колупаев и повлёк в какой-то дальний угол. Потом он присел на корточки и воровски оглянулся.

Я тоже присел на корточки и воровски оглянулся.

…Вид на чужой двор отсюда, с корточек, многое объяснял. Во-первых, он объяснял — почему здесь такая вечно сырая земля. Она была до того сырая даже летом, что я иногда думал про себя: «Что ли писают они всё время?»

Сырость же шла оказывается оттого, что здесь, в чужом дворе было очень темно, солнце даже не могло упасть, если только в сильную полдневную жару — а так нет. Двор-то ведь был страшно узкий. С улицы его загораживал серый дом. С другой стороны его ограничивала моя любимая тёмно-зелёная стена (о которой смотри рассказик «Зелёная стена»).

К стене неровной крышей прилеплялась Санькина Голубятня. Санькой все звали лохматого старого дяденьку, который жил в том же подъезде, что и Вовик с Дёмочкой, маленького, тихого и с какой-то «волчьей» губой. Синяя верхняя губа висела как-то отдельно от Санькиного лица, но совершенно его не портила. «Санька» иногда заходил в наш двор разговаривать с бабульками, при этом держался важно, на нас не обращал никакого внимания, длинно сплёвывал себе под ноги и жаловался на дороговизну хлеба и крупы.

Голубятников вообще было много. Голуби летали над Красной Пресней чёрными и белыми стаями, гомонили на чердаках, купали свои жирные тела в лужах, обсиживали наш любимый столик, который после этого надо было мыть тряпкой.

Я к голубям относился вообще равнодушно. К голубятникам тоже. Как и вся старая Пресня, они были вымирающим племенем. На пустырях здесь рыли огромные котлованы для новых домов. Огромная кувалда долбила шахты для строительных свай. Там, где раньше зеленели палисаднички, теперь клубилась пыль от грузовиков. Для голубей настала тяжёлая эпоха. Им было негде жить. Их пугали новые звуки. Их поголовье непрерывно уменьшалось.

Тем не менее здесь, в чужом дворе, Санькина Голубятня была ещё жива. Да и как ей тут было не сохраниться!

Двор был настолько тёмный, сырой и прохладный, что зеленовато-буроватая стена как будто даже обросла мхом. По углам двора свирепо высилась крапива. Словом, тут был спокойный полумрак и мёртвая тишина. За углом примостился двухэтажный дом-развалюшка, в котором уже давно никто не жил и который бог его знает какой год стоял под снос.

…Эти дома под снос вообще были сущим бедствием нашего района.

Вся деревянная Пресня быстро разрушалась на наших глазах. На месте снесённых домов, заборов и сарайчиков лежали груды мусора. И когда мы с Колупаем шли из школы домой, мы обязательно играли здесь в пряталки, натыкаясь то на выброшенную кровать с ржавыми пружинами, то на матрац, то на газовую плиту, то на дохлую кошку……Однажды мы с Колупаем нашли там почти мёртвого дяденьку, который лежал синий и замёрзший, но когда мы стали его трогать палкой, он обиделся и полез на нас с кулаками. Мама ужасно боялась моих рассказов об этих занимательных находках, она вообще вся дрожала, когда ходила мимо пресненских пустырей — и я постепенно прекратил все эти рассказы.

— Понимаешь, — шептала мама ночью папе, — он там может куда-нибудь попасть, в какую-нибудь я не знаю яму, там ходит столько всяких людей, какие-то нищие, чего-то ищут, я прямо не знаю… Я боюсь — вдруг что-нибудь случится.

— Не бойся, — коротко отвечал папа на всю эту мамину тираду и тут же, мгновенно, засыпал.

Все это я слышал из своей комнаты, поскольку уши у меня были как локаторы.

…Честно говоря, была ещё причина, по которой я почти никогда сюда не ходил, в этот чужой двор. Дело в том, что Вовик и Дёмочка часто пугали нас с Колупаем рассказами о пытках.

Пытки, по их мнению, происходили в старом двухэтажном полуразваленном доме, который когда-то принадлежал купцу Безумнову. Естественно, в доме раньше были всякие разные клады с серебряными и золотыми монетами, которые правда уже все давно нашли; находили также и скелеты замурованных в стену подвала ещё до революции людей, поскольку сам-то купец был маньяком, и с него собственно и началась эта печальная традиция пыток в этом доме.

— И вот, — говорил Вовик скучным голосом, — идёшь себе вечером часиков в девять, а уже темно так, прям не знаю почему так темно…

— Ну да, — подхватывал Дёмочка, — прям даже удивление какое-то охватывает: вчера на фиг было ещё светло в это время, а тут хоть глаз выколи…