Алексей Саморядов - Праздник саранчи

Открыв дверь, он за руку завел Катю в свою квартиру. Так же держа ее за руку, прошел в спальню и поставил на пол ее чемодан.

— Это твой дом, — сказал Иван.

Она молчала. Он усадил ее на кровать.

— Есть хочешь?

Она покачала головой.

— Пить?

Она снова покачала головой.

— А чего хочешь?

— Водки хочу, — сказала она тихо.

Иван сходил на кухню, принес рюмку водки, стакан воды и кусок хлеба.

Она молча взяла рюмку, выпила залпом, сделала глоток воды из протянутого стакана. Взяла хлеб, пожевала немного. Потом тихо прилегла на кровати.

Иван прикрыл ей ноги покрывалом.

— Я вещи принесу, — сказал он и вышел из спальни.

Он медленно спустился по лестнице. Вышел во двор.

Встал, прямой, огромный, с каменным лицом. Он огляделся равнодушно. Стемнело, и во дворе никого не было. Он пошел не спеша к своей машине, из которой торчали ее вещи. Вдруг остановился, прислушиваясь. Повернувшись, пошел через двор, все быстрее и быстрее. Навстречу ему послышалось треньканье гитары… Он побежал.

В беседке, склонившись над гитарой, перебирая струны, сидел длинноволосый горбатый парень. Заметив Ивана, он поднял голову, и его лисье лицо растянулось в улыбке. Рядом с ним сидел второй парень. Он развел руками, гладя на Ивана как на старого знакомого. Около него на лавочке сидела, опустив голову, рыжеволосая девушка.

Иван шагнул к ней и, взяв за подбородок, поднял ей голову. Она засмеялась весело, отодвигаясь от Ивана. Взмахнув головой, спутала волосы. Иван узнал ее.

— Чего ты к бабе нашей прицепился? — сказал горбатый. — Она у нас одна, не обижай нас! — Он засмеялся, быстро перебирая струны.

Иван повернулся и пошел прочь от беседки…

Он быстро, напролом, шел через кусты, почти бежал.

Он выбежал на пустырь к какому-то сараю. Споткнувшись, упал на колени. Его лицо было исцарапано в кровь. Он сел на землю и, прислонившись спиной к стене сарая, держась руками за голову, заплакал навзрыд. Опустив руки, вдруг рассмеялся сквозь слезы. Ударил себя по коленям, поднял голову, глядя на небо, снова засмеялся и заплакал. Он сидел у старой кирпичной стены и, потирая окровавленное лицо, качая головой, все плакал и смеялся…

Панька Морозов, получая на маслобойке свою долю масла, не утерпел и харкнул прямо в бидон с желтой жидкой мутью. Бидон тут же слил на землю, прямо в маслобойке и, ни на кого не обращая внимания, вытащил шесть мешков семечек. Побросав их в телегу, уехал, вежливо попрощавшись, пообещав отжать масло у немцев.

Был он малый двадцати двух лет, отчаянный, оттого и дурак. Смерть незримо ходила за его спиной с самого рождения, как ходит за людьми отчаянными и смелыми. До немцев ему съездить не довелось.

Приехал главный инженер колхоза до Панькиной хаты с двумя мужиками. Плечом открыл дверь, громко матерясь и ругаясь, пошел в сарай, где и обнаружил мешки. Велел мужикам нести их в машину. Те почесались, пожались и потащили. Подоспевший Панька без слов сбил главного инженера кулаком с ног, немного потоптал и, волоком, за шиворот, выбросил за ворота. Мужики погрузили инженера в «уазик» и увезли до дому, а через час приехал участковый Мишка Колесников с товарищем.

Они молча прошли во двор, застрелив отвязанного кобеля, и позвали со двора Паньку.

Панька обедал, заметив их в окне, снял рубаху и одел постарее, на ходу застегиваясь.

Мишка был просто здоровый и крепкий бандит, рыжий и нахальный, товарищ, тоже сержант, Паньке был не знаком, помельче и расторопнее.

Они били Паньку во дворе, за сараем, когда закричала с соседнего двора баба, и Панька сдался.

— Ладно, Мишка, — сказал он. — Я все понял, — его потоптали еще за «Мишку», пока он не сказал — товарищ Колесников, — и присудили контрибуцию в недельный срок.

Ящик водки инженеру, ящик Мишке с товарищем, на том и порешили. Мишка помог Паньке набрать из колодца воды, облив его из ведра, устало вздыхал.

— Вот так и живем, Серега, — сказал он напарнику, сержанту.

Тот оглядывал постройки и сараи.

— Совсем земляки мои распустились, надо как-нибудь время выбрать и шороха здесь навести.

Панька, с перекошенным лицом, снова надел чистую рубашку, кликнул с улицы пацана, послал его в магазин, раскладывая на столе закуску.

После первой бутылки Мишка подобрел, вспоминал детство, умершего еще лет десять назад Панькиного отца и пообещал достать в районе щенка взамен убитой собаки.