Ююко Такэмия - ТораДора! - 2

Шёл последний день почти целой недели праздничных выходных, известных, как Золотая неделя. [1] Золотая неделя — в странах Восточной Азии так называют несколько праздничных дней, объединённых с выходными. В Японии Золотая неделя объединяет несколько государственных праздников и длится в с 29 апреля по 5 мая: 29 апреля — День Сёва (день рождения императора Хирохито); 3 мая — День Конституции; 4 мая — День Зелени (День основания государства); 5 мая — Праздник детей. В этот период школы не работают, а большинство работодателей Японии, как правило, дают своим служащим в эту неделю дополнительные выходные, так что жизнь в течение этих каникул практически замирает. (здесь и далее, кроме особо отмеченных случаев — прим. переводчика).

— «Ты сейчас свободна, правда?»

Время — час после полудня.

— «Правда? У тебя есть свободное время, так?»

В доме семейства Такасу стояли сумерки, как будто прекрасная погода на улице была неправдой. За открытым южным окном было почти рукой подать до стены многоквартирного дома, возносящегося ввысь, поэтому сверкающий солнечный свет не проникал внутрь.

Но всё же внутренние помещения содержались в организованном порядке, в каждом углу было идеально чисто. Удивительно опрятное, хоть и узкое жилище было вполне пригодно для жизни благодаря разумному планированию. Это поразительно удобное, уютное место существовало благодаря способностям единственного сына, Рюдзи, который в данный момент заканчивал готовить обед, повернувшись спиной к жилой комнате.

— «Ты слушаешь?»

Никто даже и не подумал ответить на его вопрос, что уж говорить о словах благодарности за его работу. Оторвавшись ненадолго от мытья посуды, Рюдзи обернулся и пристально посмотрел на белый холм, развалившийся на полу. Холм лежал беспорядочной кучей рядом с обеденным столом, опустив голову и пристроившись щекой на мятой подушке, и с отсутствующим выражением лица тыкал пальцем внутрь птичьей клетки, стоящей рядом.

Жёлтый попугай, Инко-тян, с голодным видом щипал торчащий палец, как будто это было что-то вкусное. Он был очарователен в своём уродстве; клюв, который он любил держать открытым, напоминал цветом бетон, а выступающий язык, лижущий палец, был цвета гнилой говядины. К тому же, глаза с бесцветными белками даже сейчас выглядели так, как будто он был при смерти. А поскольку он был птицей и потому испытывал сложности в общении с людьми, его веки подергивались, пока он бился в конвульсиях в ответ на довольно опасные провокационные действия. По мнению его владельца, ситуация, на которую и так уже было больно смотреть, становилась всё хуже.

— «…Тайга. Прекрати. Инко-тян сходит с ума».

— «…Хм? Надо же, ты прав».

Наконец обернувшись, белый холм — то есть, Айсака Тайга — потянула свой палец из клетки. Или так, по крайней мере, показалось.

— «Э? Не могу вытащить».

…Вот растяпа. Глядя, как она наклонила голову, Рюдзи мог только вздохнуть.

— «Эй, ты, что это ещё такое? Сейчас не время вздыхать. Кажется, я правда застряла».

Подняв крошечное тело так, чтобы сидеть на татами, [2] Тата́ми (яп. 畳, дословно «складывание; то, что складывается») — прямоугольные маты, которыми в Японии застилают полы домов (традиционного типа). Плетутся из соломы и соломой же набиваются, хотя в последнее время для набивки используется и пенопласт. Длинные края татами обшиваются тканью. Тайга держала клетку одной рукой, глухо ворча и пытаясь вытащить палец. Но Инко-тян никак не хотел отпускать, вместо этого отважно вцепляясь в палец всё сильнее и сильнее.

— «Ува… Он лижет языком…»

Даже при слабом освещении трепещущие, дымчато-каштанового цвета, волосы девушки длиной до самой талии, резко контрастировали с окружающими серыми тонами. Её изящную фигурку мягко облегало платье, украшенное кружевами. Дополненный белой юбкой, её элегантный облик был просто очарователен…

— «Эй, погоди. Почему ты только пялишься и ничего не делаешь? Это твоя птица ко мне прицепилась, так что давай, сделай что-нибудь, ТП».

— «Т, П?»

— «Тупой пёс. Я выразилась помягче, и где твоя благодарность?»

От этой внезапной волны оскорблений он прямо-таки онемел. И всё же, если бы не крепкие выражения, Тайга могла бы сойти за ожившую французскую куклу.

Как бы то ни было, её глаза сияли, как драгоценные камни, её бледные губы походили на бутоны дикой розы, и весь её вид был и манящим и опасным, как капкан, политый сгущенным молоком. К несчастью, она была неисправима.