Его передвижения по дому, обозначенные запахом сигарного дыма и скрипом мебели, которой он вверял вес своего гангстерского тела, всегда были для меня тайной и источником фантазий по ночам, когда мы оба страдали бессонницей, семейным недугом. Я отказывался принять тот факт, что он в силу возраста волен разгуливать по дому, рисовать, читать книги, смотреть телевизор, в то время как мне приходится ерзать в кровати, метаться, истязая себя напрасными попытками уснуть. Бывало, по воскресеньям, спускаясь вниз спозаранку, я обнаруживал, что отец уже дочитал увесистую «Пост» и делает приседания на крыльце, бодрствуя двадцать девятый или тридцатый час своих суток.
Еще до бар-мицвы [2] Бар-мицва ( древнеевр. сын заповедей) — у иудеев обряд инициации, означающий, что еврейский мальчик, достигший 13 лет, становится совершеннолетним в религиозном отношении. При совершении обряда мальчика приглашают прочесть отрывок из Торы.
я был уверен, что отец с его удивительной, но редко обнаруживаемой мощью ума и тела вполне способен иметь какую-то тайную личность. Я понимал, что эта тайная личность, должно быть, и есть мой отец. Сотни раз в бесплодных попытках найти разноцветный костюм супергероя (или суперзлодея) я обыскивал его шкафы, подвал, шарил под мебелью, рылся в багажнике автомобиля. Он догадывался о моих подозрениях и время от времени подкреплял их — показывал, что может вести машину, не касаясь руля руками, или молниеносным движением трех пальцев ловил муху, а то и шмеля в полете, или забивал в стену гвозди голым кулаком.
Позже он рассказывал, что собирался открыть мне правду о своей работе в день похорон моей матери, за шесть месяцев до моего тринадцатого дня рождения. Но его брат, мой дядя Сэмми Вайнер, по прозвищу Рыжий, убедил его придерживаться первоначального намерения и дождаться того времени, когда я впервые надену талес. [3] Талес — одеяние, накидываемое иудеями на плечи во время утренней молитвы.
Поэтому, вместо того чтобы открыть мне правду о своих занятиях в то солнечное, но неуютное субботнее утро, когда мы сидели друг против друга за кухонным столом, на котором стояла одинокая сахарница, он мягко рассказал мне, что мать погибла в автомобильной катастрофе. Я помню, как смотрел на пурпурные цветы, которыми была разрисована сахарница. Сами похороны я почти не помню. На следующее утро, когда я, как обычно, попросил у отца страничку с комиксами и спортивным обозрением из утренней газеты, лицо его приняло странное выражение, он отвернулся.
— Сегодня газет не было, — сказал отец.
А ночью к нам переехал Марти. Он часто бывал у нас и раньше, жил какое-то время. Мне Марти нравился. Он знал стихотворение о Кристи Мэтьюсоне, [4] Вероятно, Кристофер Мэтъюсон (1880–1925) — знаменитый бейсболист, один из наиболее результативных питчеров за всю историю этой игры. Играл за нью-йоркский клуб «Джайентс» до 1920 г.
которое читал наизусть столько раз, сколько я просил. А однажды мельком я увидел у него под пиджаком, под левой подмышкой, пистолет. Он был худощав, невысок ростом и всегда носил галстук и шляпу.
С тех пор Марти жил с нами. По утрам он возил меня в школу, а иногда мы отправлялись на неожиданные каникулы в Оушн-Сити, и тогда мне и вовсе не приходилось посещать занятия. Прошло много времени, прежде чем я узнал, при каких обстоятельствах из нашей жизни исчезла моя поющая мать. Должно быть, я чувствовал, что меня обманывают, потому что никогда не задавал вопросов и не упоминал о ней в разговорах.
Когда после бар-мицвы отец впервые открыл мне правду о своей профессии, я с энтузиазмом заявил, что хочу пойти по его стопам. Он нахмурился. Отец уже давно решил купить мне образование и право «не марать руки». Он первым из Бехштейнов получил ученую степень, но был втянут в дела «семьи» неожиданной смертью его дяди, который считался важной фигурой в клане Маджио из Балтимора, и теми возможностями, что открывались в бизнесе перед молодым человеком, обладающим степенью.
Он жестко, почти сердито отчитал меня. Долгие годы я довольствовался одними догадками, и теперь, когда я наконец узнал, чем именно занимается мой отец, он лишил меня возможности им восхищаться. Я увидел, что мое желание ему подражать вызвало у него гневный стыд, и связал этот стыд с наступлением зрелости, которая, казалось, отделила меня сразу от обоих родителей, от каждого по-разному. С того дня у меня не возникало ни малейшего желания поделиться отцовским секретом с друзьями. Более того, я изо всех сил старался держать его в тайне.
Читать дальше