Марсело Фигерас - Камчатка

Мало того, постепенно он кое-что нам открыл. Насчет дедушки и бабушки все правда: они бывали и в Европе, и в Японии, привезли ему в подарок сумку, футболку и еще много чего. Когда он о них упоминал, голос у него становился высокий-высокий, точно Лукас надышался гелия. Его родители по-прежнему живут в Ла-Плате, но навещать их ему нельзя. Прочтя у меня в глазах вопрос, которого я задать не мог – язык не поворачивался, он привел тот же аргумент, что и папа, когда запретил приглашать Бертуччо на дачу: к родителям он не ездит, чтобы не подвергать их опасности.

Он болел за «Эстудьянтес», но настоящим фанатом себя не считал. Когда все уладится, собирался поступить в медицинский и выучиться на педиатра. Его приглашали выступать за несколько легкоатлетических клубов, но к своему дару он относился спокойно – казалось, ему не хочется быть рабом таланта, доставшегося за просто так.

Я честно делал упражнения. К изумлению родных, добровольно отказался от газировки и пристрастился к фруктам (наша программа предполагала здоровое питание). Но Лукас, почуяв мое нетерпение, решил ускорить процесс обучения: показал мне несколько морских узлов и объяснил, как хитростью избавиться от пут. Завязывать узлы он научился в спортивных лагерях, а про уловку с веревками узнал из одной телепередачи и успешно опробовал ее на практике. Когда тебя связывают, надо контролировать свое тело. Если веревку закручивают вокруг запястий, напряги мускулы – не позволяй, чтобы она врезалась в тело. Когда узел завязан, можешь расслабить запястья и освободиться, стаскивая с рук петлю. То же самое можно проделать со щиколотками и даже с торсом: пока тебя связывают, постарайся выпятить грудь, удерживая в легких воздух, а потом выдохни: объем грудной клетки уменьшится, и путы станут свободнее.

Лукас вызвался все это продемонстрировать. В сарае нашлась старая веревка. Я крепко-накрепко связал ему руки за спиной и принялся изо всех сил затягивать узел, пока не испугался, что его искалечу. Лукас и бровью не вел. Когда я закончил, он встал ко мне боком и немного попятился, пряча от меня руки.

– Как только тебе может нравиться Супермен? – спросил он.

Я остолбенел. Дотоле я и помыслить не мог, что на свете есть люди, которые не любят Супермена.

– А почему спрашиваешь? А тебе?

– Если честно, то нет.

– А чего в нем плохого? – вопросил я. То был чисто оборонительный маневр, риторический вопрос, но Лукас отнесся к нему серьезно.

– Костюм дурацкий. Пестрый какой-то, – заявил он таким тоном, словно собирался зачитать длинный список. – Красные трусы – это ж нарочно не придумаешь… С двойной жизнью тоже как-то неправдоподобно: почему он не может быть Суперменом целые сутки напролет? Тогда и добра бы делал в два раза больше. Злодеи какие-то неинтересные: Лекс Лютор и в подметки не годится Загадочнику Пингвину, Двуликому, Джокеру.

– Так я и знал! – сказал я, укоризненно тыча в него дрожащим пальцем. – Тебе Бэтмен нравится!

– Он в тыщу раз лучше!

– У него сверхспособностей нет!

– В том-то и вся штука. Супермен свои сверхспособности получил задаром – с неба свалились. Он всегда одинаковый, картонный. Жизнь его ничему не учит. А Бэтмен ничем не отличается от нас с тобой. В детстве с ним случилась беда, и он стал тренироваться, чтобы стать тем, кем стал; очень достойно поступил. А еще он намного умнее Супермена. И изобретательнее. И машина у него классная. И пещера – блеск.

– У Супермена есть Цитадель Уединения.

– А толку! Он в ней даже не бывает.

– Нет, бывает!

– Когда?

Я замялся.

– Ну скажи, когда?

Я не нашел что ответить. Наверно, просто времени не хватило.

Не успел я раскрыть рот, как Лукас швырнул мне веревку, которой только что был связан.

То ли я смирился, то ли просто свыкся с навязанным мне новым ритмом жизни, но учеба в Сан-Роке уже не доставляла мне столько мук, как поначалу. Вообще-то школа была неплохая. Было занятно находить отличия от школы во Флоресе – «моей» школы: ежеутренняя молитва, уроки катехизиса, учителя по каждому предмету вместо одной-единственной училки, которая преподает все сразу, и то, что среди педагогов не было ни одной женщины. Некоторые учителя имели священный сан; одни из них именовались «отцами», другие – «братьями». В чем разница между первыми и вторыми, ни Гном, ни я так и не уразумели. «Брат» – он вроде врача, который получил диплом, но не хочет проходить интернатуру: формально он все равно медик, но ему не разрешено практиковать.