Марсело Фигерас - Камчатка

Глянув на картинку «Китайская пытка водой», мама посмотрела мне в глаза, пытаясь измерить серьезность моих намерений. Я уже миновал стадии пожарного и астронавта (против них мама ничего не предпринимала, зная, что они пройдут сами), а затем стадии врача, архитектора и ихтиолога, которые мама приветствовала, так как всему этому учатся в университете. Мама полагала, что все специальности хороши, если только по ним можно защитить диссертацию. Поскольку степени «доктор эскейпистских наук», очевидно, еще не существовало, надо мной явно сгущались тучи.

– Наверно, это дело опасное, – сказала она, вновь уставившись на картинку.

– В том-то и весь смак.

– Опасность не страшна, если только человек принимает меры предосторожности.

– Опасно ездить на автобусе, – сказал я.

– Или устанавливать антенны на крышах.

– Или жить в Аргентине, – сказал я.

– Так вот почему ты стал Гарри – из-за Гудини, – проговорила мама, увернувшись от моего выпада.

– А откуда ты взяла имя Флавия?

– Не скажу.

– Так несправедливо!

– Жизнь вообще несправедлива. Прекрасна, но несправедлива. А это что за саркофаг?

– Гудини в него залезал, весь в цепях, и его кидали в воду. Он долго-долго лежал на дне и не задыхался.

– Потому что хорошо рассчитывал воздух.

– Воздух не рассчитывают. Им дышат!

– Я хочу сказать: он знал, сколько воздуха остается в ящике и, следовательно, сколько времени ему можно оставаться под водой. Если ты вправду хочешь стать эскейпистом, учись вычислять.

– Нет уж, обойдусь. А водители автобусов что-нибудь считают?

– Сдачу.

– А археологи?

– Годы.

– А доктора?

– Пульс у больного.

– А давай я буду эскейпистом, а ты – моей ассистенткой.

– За умеренное вознаграждение. Так что займемся подсчетами.

Она поцеловала меня, укутала одеялом и сказала:

– Я тебя люблю.

Вероятно, я заснул в ее объятиях. Я жил по другому солнцу, чем Гном.

Сеньора Висенте была замечательная мать.

Той ночью в бассейне утонула еще одна жаба. Мы с Гномом, не отвлекаясь даже на завтрак, решили поставить смерти заслон.

У нас было искушение соорудить заслон в буквальном смысле слова, чтобы жабы вообще не могли приблизиться к воде. Решение жесткое, но эффективное. Но мне вовсе не хотелось узурпировать роль Судьбы и вмешиваться в ход их жизни. А вдруг бассейн им необходим – мне-то почем знать! Вдруг они там икру мечут!

Мы избрали компромиссное – и более осуществимое с практической точки зрения – решение. Из деревянной доски, найденной в сарае, и куска проволоки мы соорудили трамплин. Трамплин наоборот. Людям трамплины служат для прыжков в воду. А наш антитрамплин должен был служить жабам для прыжков из воды на сушу.

Я пристроил доску между ступеньками лесенки и закрепил проволокой так, чтобы один ее конец погрузился в воду, а другой оставался сухим.

Доселе прыжок в бассейн означал для жабы неизбежную смерть. Они безуспешно искали точку опоры, чтобы выпрыгнуть. До изнеможения плавали по бассейну кругами, натыкались на стенки и, обессилев, шли ко дну. Антитрамплин давал им шанс. Если жабы до него доплывут, то смогут залезть на деревяшку, отдышаться, взобраться повыше и так добраться до верхнего конца доски, а потом, если им захочется, прийти опять поплавать.

Некоторые все равно погибнут. Не заметят доски или не поймут, какой от нее толк. Но самые везучие жабы воспользуются антитрамплином и спасутся, а самые смышленые из них запечатлеют в своих крохотных мозгах (в те времена я еще был ламаркианцем) возглас «эврика!» и спасутся во второй и в третий раз, и их потомки родятся уже с этой «эврикой» в памяти и будут знать, что предпринять, что искать всякий раз, когда сваливаешься в бассейн, который был для твоих предков гибельной пучиной.

– Когда тебе ничего не остается, кроме как измениться, ты меняешься. Приспосабливаешься ко всему. Нам сеньорита Барбеито объяснила. Это называется «принцип необходимости». Жабы должны измениться, чтобы выжить. Им просто надо дать шанс – ничего большего они от нас не требуют, – сказал я Гному.

– Как по-твоему, мы Богу кажемся противными? Ну, вроде как мне – жабы? – спросил Гном.

– Готово, – сказал я, закрутив последний виток проволоки.

Теперь оставалось только ждать.

Когда один из любимых коней персидского царя Кира утонул при переправе через Гинд, Кир так рассердился, что решил наказать реку. Прервал поход на Вавилон, приказал своей армии: «Стой, раз-два!» – и велел воинам выкопать триста шестьдесят каналов, чтобы отвести по ним воды Гинда. Кир хотел, чтобы воды реки затерялись на равнине, застоялись в болотах и низинах, а по основному руслу тек бы лишь жалкий ручеек. Мера унижения, которому царь хотел подвергнуть реку, была четко установлена: пусть женщина, переходя Гинд, не замочит даже колен.