Эдуардо Галеано - Вскрытые вены Латинской Америки

Добыча селитры быстро распространилась и на боливийскую провинцию Антофагаста, хотя бизнесом этим заправляли здесь не боливийцы, а перуанцы, а впоследствии его стали прибирать к рукам чилийцы. И когда правительство Боливии вознамерилось обложить налогом действовавшие на территории страны селитряные компании, армия Чили вторглась в провинцию, и чилийцы остались хозяевами этой земли навсегда. До тех пор безжизненная пустыня фактически была как бы «ничьей землей», что смягчало издавна существовавшие пограничные трения между Чили, Перу и Боливией из-за этого района. Открытие селитры резко изменило ситуацию — драка стала неизбежной. Тихоокеанская война вспыхнула в 1879 г. и длилась до 1883 г. Чилийские вооруженные силы уже в 1879 г. оккупировали перуанские порты Патильос, Икике, Писагуа и Хунин, откуда морем вывозили селитру, и в конце концов вошли победителями в Лиму, а на следующий день сдалась и крепость Кальяо. Поражение обернулось для Перу потерей значительной части ее территории, утратой важнейших источников богатства страны. Перуанская экономика лишилась основных ресурсов, ее производительные силы замерли, курс перуанской валюты резко упал, стране стали отказывать в заграничных кредитах[16]. Но эта /199/ экономическая катастрофа, как отмечал Мариатеги, не привела к разрыву с прошлым: несмотря на поражение в войне, структура колониальной экономики Перу осталась неприкосновенной. Что касается Боливии, то она тогда не могла еще в полной мере оценить свои истинные потери, понесенные в войне: «Чукикамата», самый крупный медный рудник капиталистического мира, находится как раз в провинции Антофагаста, с тех пор принаделжащей Чили.

А что сталось с победителями? В 1880 г. экспорт селитры и йода составлял в доходе чилийского государства 5%; 10 лет спустя больше половины налогов государственная казна получала от вывоза селитры с завоеванных Чили территорий. За то же время английские капиталовложения в этой стране возросли в три с лишним раза: селитряная зона превратилась в огромный британский индустриальный комплекс[17]. Англичане присвоили селитру почти задаром. Дело в том, что правительство Перу еще в 1875 г. экспроприировало селитряные залежи, выплатив компенсацию бонами. Война ударила по стоимости этих бумаг, сократив ее до одной десятой первоначальной. И тогда известные авантюристы Джон Томас Порт и его компаньон Роберт Харви воспользовались конъюнктурой. Пока чилийцы, перуанцы и боливийцы решетили друг друга нулями на полях сражений, англичане скупали боны, причем используя для этого кредиты, которые им весьма охотно предоставляли «Банко де Вальпараисо» и другие чилийские банки. Солдаты воевали за интересы именно этих банков и вообще британских дельцов, хотя, конечно, об этом и понятия не имели. Позже чилийское правительство по достоинству оценило «самопожертвование» Порта, Харви и их трудолюбивых соратников на ниве бизнеса — Инглиша, Джеймса, Буша, Робертсона: в 1881 г. было принято решение, согласно которому залежи селитры должны быть возвращены законным хозяевам. К этому моменту половина всех бонов находилась в руках ловких британских спекулянтов. Англия практически не потратила и пенса на то, чтобы приобрести несметное богатство, — это был просто грабеж.

К началу девяностых годов прошлого века Чили отправляла в Англию три четверти всей экспортируемой продукции и получала из Англии без малого половину /200/ своего импорта: коммерческая зависимость Чили от Британии была даже большей, нежели зависимость Индии. В результате тихоокеанской войны Чили стала монопольной обладательницей естественных нитратов всего мира, однако подлинным королем селитры стал Джон Томас Норт. Одно из принадлежавших ему предприятий, «Ливерпуль нитрат компани», выплачивало своим пайщикам до 40% дивидендов на каждую акцию. А между тем этот прохвост сошел с борта судна в Вальпараисо в 1866 г., имея в кармане своего поношенного костюма всего 10 фунтов стерлингов. А 30 лет спустя принцы и герцоги, наиболее известные политики и крупнейшие промышленники почитали за честь быть приглашенными к его столу в лондонском доме. Норт к тому времени присвоил себе звание полковника и, как положено истинному джентльмену, стал членом консервативной партии, записался в масонскую ложу в Кенте. Лорд Дорчестер, лорд Рандольф Черчилль и маркиз Стокпул принимали участие в его экстравагантных праздниках, во время которых Норт танцевал, нарядившись в костюм короля Генриха VIII[18]. А между тем в его далеком селитряном королевстве чилийские рабочие вообще не знали, что такое выходной день, работали по 16 часов в сутки, вместо жалованья получая билеты, которые оценивались в два раза дешевле обозначенной в них стоимости в столовых и трактирах, принадлежащих компании.