Виктория Токарева - День без вранья (сборник)

Машина завелась. Какое удовольствие ехать на рассвете по пустой Москве. Он никогда не выезжал так рано. Подумал: хорошо, что Люля разошлась. Иначе приходилось бы прятаться обоим: ей и ему. А так только он. Ему прятаться, а ей приспосабливаться. А вдруг она не захочет приспосабливаться… А вдруг он сейчас заявится, а там муж… Приехал мириться.

Зажегся красный свет. Месяцев затормозил. Потом желтый, зеленый, а он стоял. Как будто раздумывал: ехать дальше или вернуться… Это так логично, что муж приехал мириться. И она помирится, особенно после того, как Месяцев уехал с дочерью, пожелав счастливо оставаться. Оставайся и будь счастлива без меня. А я домой, к семье, к жене под бочок.

Муж – это материальная поддержка, положение в обществе, статус, может быть – отец ребенка. А что может дать Месяцев? То, что уже дал. А потом сел и уехал. И даже не спросил телефон.

«Если муж в номере, я сделаю вид, что перепутал, – решил Месяцев и тронул машину. – Скажу: „Можно Колю?“ Он спросит: „Какого Колю?“ Я скажу: „Ах, извините, я не туда попал“…»

Месяцев подъехал к санаторию. Здание прорисовывалось в утренней мгле, как корабль.

Волнение ходило в нем волнами. Месяцев впервые подумал, что это слова одного корня. Волны поднимались к горлу, потом наступала знобкая пустота, значит, волны откатывались.

Месяцев подергал дверь в корпус. Дверь была заперта. Он позвонил. Стал ждать. Вышла заспанная дежурная, немолодая и хмурая.

Ей было под пятьдесят. Ровесница. Но женщина не играла больше в эти игры и осела, как весенний снег. А он – на винте. Того и гляди взлетит. Но и он осядет. К любому Дон-Жуану приходит Командор по имени «старость».

Месяцев поздоровался и прошел. Дежурная ничего не спросила. Его невозможно было ни спросить, ни остановить.

Комната Елены Геннадьевны находилась на втором этаже. Невысоко. Но Месяцев стоял перед дверью и не мог справиться с дыханием. Осторожно повернул ручку, подергал. Дверь была заперта, естественно. Месяцев стоял в нерешительности, не понимая, что делать дальше. Еще рано – нет и семи часов. Стучать неудобно и опасно. Стоять перед дверью – тоже неудобно и нелепо. Остается ходить перед корпусом и ждать. Либо садиться в машину и возвращаться.

Дверь раскрылась. Она стояла сонная в ночной пижаме и смотрела безо всякого выражения. Без краски она казалась моложе и проще, как старшеклассница. Люля не понимала, как Месяцев оказался перед ее дверью, если он вчера уехал. Она ни о чем не спрашивала. Ждала. Месяцев стоял молча, как перед расстрелом, когда уже ничего нельзя изменить.

Секунды протекали и капали в вечность. Месяцев успел заметить рисунок на ее пижаме: какие-то пляжные мотивы, пальмы. Может быть, человек перед расстрелом тоже успевает заметить птичку на ветке.

Люля сделала шаг в сторону, давая дорогу. Месяцев шагнул в номер. Люля закрыла за ним дверь и повернула ключ. Звук поворачиваемого затвора стал определяющим. Значит, они вместе. Они одни.

Говорить было не обязательно, поскольку слова ничего не значили. Когда лавина набирает скорость, она все сбривает на своем пути: дома, деревья, электрические столбы. Говорят, перед спуском лавины наступает особая тишина. Видимо, природа замирает, перед тем как свершить свою акцию. А может быть, задумывается. Сомневается: стоит ли? Потом решается: стоит. И – вперед. И уже ничего не учитывается, все под бритву – люди, их жизни, их труд. Идет лавина. И обижаться не на кого. Никто не виноват.

Он поднял ее на руки, а правильнее – сгреб.

– Больно, – сказала Люля.

Но ему хотелось, чтобы ей было больно. Хотелось насилия, полной и грубой власти над ее телом. Как будто вымещал, мстил за свою зависимость от нее, за свою мучительную ревность, которая еще не осела в нем.

Месяцев никогда не ревновал жену. Он ей верил. К тому же Ирина (так звали жену) всегда была неярким, скромным цветком. Как клевер. А к такому буйному и благоуханному цветению, как Люля, должны были слетаться все шмели со всех континентов.

Потом они лежали и смотрели в потолок.

– Ты извращенец, – сказала Люля.

– Я девственник, – серьезно ответил Месяцев.

Они пошли под душ. Стали мыть друг друга. Вода стекала по их лицам и телам. Люля подняла голову и жмурилась от падающих струй.

Напустили полную ванну и уселись друг против друга. Он вытащил из воды ее ступню и положил себе на лицо.

Сидели и отдыхали, наслаждаясь покоем, водной средой и присутствием друг друга.

– Я боюсь, – сказал вдруг Месяцев.